Д.И. Мазаев: О святой вечере и о праве участия в ней

Вопрос, - кто может участвовать в Господней вечере, с древнейших времен занимал умы лучших представителей христианства, хотя решался далеко не одинаково, как не одинаковы взгляды христиан на самую вечерю. Несомненно, что в начале на святую вечерю все христиане смотрели одинаково и с внешней её стороны она совершалась также везде одинаково; но с течением времени, по причинам не легко объяснимыми взгляд на внутреннее содержание оной у некоторых христиан сильно изменился, а вследствие этого и во внешнем её порядке она также претерпела очень серьезный изменены. Первая вечеря, как описывают евангелисты и апостол Павел, была совершена сравнительно очень просто: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и возблагодарив, преломил и сказал: «примите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери и сказал: «сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание» (Мат.26:26-28; 1 Кор. 11:23-25). Назначение вечери, понятное уже из того одного, что в приведенных мною не многих словах дважды сказано: «сие творите в Мое воспоминание», становится еще более понятным, когда мы читаем слова апостола Павла: «ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете» (1 Кор.11:26). Таким образом, святая вечеря является средством «творить воспоминание» крестной смерти Иисуса Христа, однажды, к концу веков, явившегося для уничтожены греха своею жертвою (Евр. 9:26.28; 10:12-14).

Когда мы читаем описание совершения святой вечери у Иустина, философа и мученика, жившего во втором веке, то видим почти тот же порядок, какой мы видели у евангелистов и апостола Павла. Он пишет: «В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и селам и читаются, сколько позволяет время, воспоминали апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы. Когда же окончим молитву, тогда приносятся хлеб и чаша воды, и вина, и предстоятель также воссылает именем Сына и Духа Святого хвалу и славу Отцу всего и подробно совершает благодарение за то, что Он удостоил нас этого. После того, как он совершит молитвы и благодарение, весь присутствующий народ отвечает - аминь. После благодарения предстоятеля и возглашения всего народа, так называемые у нас диаконы дают каждому из присутствующих приобщаться хлеба, над которым совершено благодарение, вина и воды и относят к тем, которые отсутствуют» (Богослужение Христианское, Феодора Смирнова, стр. 79 — 81).

Молитвы во время приношения Тела и Крови Господней с апостольских времен, говорит Дмитревский, первоначально предоставлены были непосредственному вдохновению Святого Духа и богопросвещенному разуму епископов и прочих учителей церкви; пока это дарование Божественное продолжалось, совершение священнодействия зависело от него. Предстоятель собора (собрания), говорит он в другом месте, воссылал к Богу прошения с неизглаголанными воздыханиями (Рим. 8:26), который Дух Святой возбуждал тогда в его сердце для людей непостижимым и неизглаголанным образом Потому молитвы его были внезапны, т. е. не прежде для сего богослужения составлены, но в то же самое время ему вдохновенны свыше» (Дмитревский. Историческ., догматическ. и таинствен. изъяснение литургии, стр. 88. 89, 63, 64). Священнодействие совершалось на поставленном в храме деревянном столе. где все предстоящие могли видеть все действия евхаристии (там же стр. 333).

Употребление лжицы, говорит «Новая Скрижаль», установил святой Иоанн Златоуст. До него в церкви мужчинам подавали части св. Тела Христова в руки, а женщинам в чистые платки (стр. 221). «Приступай, говорит св. Кирилл Иерусалимский, не с простертыми дланями и не с разъятыми перстами, но сделав из левой руки как бы престол для правой, как будто имеющей принять на себя царя, согнув длань, принимай Тело Христово, говоря при этом - аминь» (там же стр. 218). При пении стиха: вкусите и видите как благ Господь, причащались Т;6ла и Крови Христовой с великим благоговением, Тело принимали в правую руку, Кровь же пили из общей чаши мужи и жены с самой трапезы» (Дмитревский, стр. 79).

С течением времени, по мере как ослабевала в людях вера в силу единократного принесения Иисусом Христом в жертву Себя Самого, стали все настойчивее и настойчивее утверждать, что святая вечеря не есть средство воспоминания жертвы, а есть самая жертва, в которой каждый раз «Царь царствующих и Господь господствующих приходить заклатися и датися в

снедь верным» Уже на первом Вселенском соборе присутствовавшие отцы исповедали, что «на божественной трапезе мы не должны просто видеть предложенный хлеб и чашу, но, возвышаясь умом, должны верою разуметь, что на священной трапезе лежит Агнец Божий, взявший грехи Mиpa, приносимый в жертву священниками» (Догм. Богосл. II, 394)

Перемена во взглядах на вечерю влекла за собою и перемену в образе её совершения. Христос, апостолы и первенствующая церковь видели в этом лишь средство «воспоминать» или «возвещать» смерть Господню и совершали это очень просто и на глазах всего народа; церковь же, трактующая святую вечерю как жертву, стала совершать это при закрытых дверях и совершать не как воспоминание, а как заклание. «Хлеб, читаем мы в «Новой Скрижали, носит имя и название Христа, как Агнца, поэтому, чтобы совершить на этом хлебе заклание, верхняя его сторона, с изображением креста, обращается вниз, а нижняя вверх и говориться, что хлеб полагается в знак, т. е. навзничь, или как бы гортанью вверх. Хлеб, таким образом положенный на дискос, как агнец, лежаний вверх гортанью, ждет заклания. После того, читаем мы в той же «Новой Скрижали», как священник в нижней части хлеба, положенной вверх, совершил заклание Иисуса, как агнца в гортань (ибо так заклается агнец), теперь он ту же сторону, как бы гортань, опять обращает вниз, ибо агнец обыкновенно ходит не навзничь или вверх лицом, но вниз, страну же, имущую крест, сказано, обращает горе или вверх и потом с правой стороны прободает Его ребро («Нов. Скриж». 154,155), Внимание служителей церкви этого времени обращается всецело и исключительно на формальную сторону дела. Слово Господне обращает в семь случае особенное внимание на нравственное состояние. христианина и, внушая ему необходимость, «испытывать себя», ничего не говорить об обстоятельствах, сопровождающих совершена святой церкви. Оно, также требует от предстоятелей церкви, как, от домостроителей Божиих, безусловной, нравственной чистоты и святости. При, совершении евхаристии прежде всего и в первую голову вменяется, обязанность лишь, внешность. «Священнике», читаем у Дмитревского,. желающим достойно совершить святую евхаристию, должен иметь в совершенной исправности все необходимые в священнодействиях вещи и во первых храм Божий, священный одежды, потребные сосуды, также свечи, ладан и проч. без них служащий смертно согрешает, без них таинство не совершится» (стр. 105). «Священные одежды, говорить Симеон Солунский, необходимы и без епитрахилей иерей не должен совершать ничего, ибо священная одежды имеют благодать: каждая из них имеет свое духовное значение и все они даются по благословению архиерейскому. Посему необходимо их надевать как для божественного священнодействия (т. е. литургии), так и в других священных службах. Этот обычай и прочее, утвержденное преданием, никогда нарушать не должно, хотя это кажется и не важным. Без епитрахили иерею нельзя совершать ни одной службы. Если же необходимо совершить какую ни будь службу, или молитву, или крещение, или какое ни будь священное модеме, а епитрахили не найдется, то совершение таинства из-за этого не должно останавливаться, но иерей берет или пояс или отрывок веревки или какое ни будь полотно и, благословив, надевает как епитрахиль и совершает службу. После этого вещь эта, получившая такое употреблена, не должна уже считаться обыкновенною, но должна идти для употребления священного и дабы не быть ей обыкновенною, должно положить ее в особом приличном месте» («Новая Скрижаль» стр. 141). «Некоторый иерей церкви Иоанна Милостивого начал служити вечерню без стихаря и видев Иоанн Милостивый и повел его изгнати, а вечерню пoвел иному иepeю совершити» (Стоглав. гл. 16). «Стихарь есть правда, а фелонь— истина, и прииде правда с небес и облечется в истину, слово Божье облечется в плоть и неразлучно пребывает. Ты же, брат, изволив сан иерейский, не разлучай стихаря с фелонем, аки Христа во двою естеству. Слыши, Господа, рекша ученикам: «шедшие научите вся языки, крестите их во имя Отца и Сына и Святого Духа, учаще их блюсти вся, елико заповедах вам (Стоглав, гл. 15). Вопрос же о нравственном состояли священно-церковнослужителей роился очень кратко и очень ясно: «ничем не вредится приемлющий Тело Христово, хотя бы подающий и не достойным казался; ниже пресвятыя тайны оскверняются, хотя бы иерей всяк человеков студодеяниями превзошел» (Дмитревский, подстрочи. прим. 278, стр. 105).

Так как причащение считалось уже не воспоминанием, а умилостивительною жертвой во спасание, то от причащения не только никому не отказывали, а даже, наоборот, не позволялось никому уклоняться от него. Одно из правил Антиохийского поместного собора говорит: «Все входящие в церковь и слушающее священные писания, но, по некому уклонению от порядка, не участвующие в молитве с народом, или отвращающиеся от причащения святыя евхаристии да будут отлучены от церкви» (правило 2); Единственный

класс, который действительно устранялся от причащения — составляли мертвые. Постановление Карфагенского поместного собора, подтвержденное впоследствии шестым Вселенским, гласить: «Никто телам умерших евхаристии да не преподает. Ибо писано есть: примите, ядите, но тела мертвых не прияти, ни ясти не могут» (Корф. 26. VI Вселенск. 83).

Читая это правило, может на первый взгляд показаться, что отцы Собора упустили из вида более солидное основание, ибо они могли бы отказать мертвым телам от причащения на основами ясных слов апостола Павла о необходимости прежде, чем есть и пить, предварительно «испытывать себя»; дальнейшее же знакомство с правилами на этот счет православной церкви выясняет, что отцы Собора этого основания из вида не упустили, а преднамеренно уклонились от него. Они отлично понимали, что если мертвым телам отказать от причащения, по основаниям нравственного характера, т. е. потому, что они не могут себя испытывать, то это же самое основание отнимало у них право давать причащение и младенцам, которые также, как и мертвые, тоже не в состояли выполнить этого апостольского требования. И уже в то время некоторые из христиан обращали на это обстоятельство внимание представителей церкви, но не были уважены. Симеон Солунский говорить об этом между прочим: «должно как можно чаше приносить и младенцев к причащению Святых Тайн: ибо таким образом Сам Христос будет соблюдать и возращать их; а не так, как некоторое, противясь в семь случае церкви, не радят о младенцах и отлучают их от общения со Христом, под тем предлогом, что младенцы не знают того, чему причащаются. Какое бессмыслие! Так для чего же ты и крестишь младенца? Для чего и миропомазываешь, если он не знает, что приемлет в их таинствах?» («Нов. Скриж.» стр. 365). Опасаясь же, что устранение детей от причащения неминуемо поведет к устранению их и от крещения, отцы церкви, чтобы избегнуть могущей произойти ломки, рассудили за благо не обращать внимания на нравственные основания и на ясные требования слова Господня и решили считаться лишь с одними физическими препятствиями. Блаженный Августин писал, между прочим, Вонифатию; «Если не встроится другого препятствия, то сие таинство, по первейшему преданию церкви, в капле крови тогда же должно преподать младенцам со лжицы когда они восприняли святое крещение, ибо они естественно могут принимать все жидкое и уже одна эта способность не лишает их сего дара» («Нов. Скриж», стр. 365).

Из приведенных выдержек становится вполне понятно, почему отцы собора утверждали свое постановление не на нравственных основах, ибо если смотреть на дело с точки зрения слова Божия и судить о праве участия в причащении лишь на основании требований нравственного свойства, то как я сказал уже выше, вместе с мертвыми неминуемо должны быть устранены от причащения и все дети, который в сем случае ничем не отличаются от мертвых; вводя же в дело основание не нравственного, а чисто физического характера, отцы, опираясь на «способность» детей принимать если не все, то хоть «жидкое», тем самым открывали между ними и покойниками некоторую разницу, и как им казалось, отражали тот' удар, который им уже в то время грозили нанести. Напрасный труд! Для всякого человека важно не то, чтобы принять человеческую евхаристию, а чтобы участвовать в вечере Господней - есть от хлеба и пить от чаши, а этого, как мертвые, так и дети одинаково не могут...

В каких-нибудь триста-четыреста лет установленная Господом в её священной простоте святая вечеря извращена мудрованием человека в её внутреннем содержание и искажена дерзкою рукой в порядке её совершения до неузнаваемости.

Когда я совершенно не быль знаком с историей церкви, то, видя совершившуюся в святой вечере перемену, в недоумении спрашивал, чья же это дерзкая рука и по какому праву осмелилась наложить тесло на святую простоту во Христе? и мне обыкновенно отвечали, что церковь имеет право «довершать не доконченное» и что она, поэтому именно праву и произвела это изменение «усмотрев на лучшее». Причинами изменения было, как говорили, то, что «одна женщина, приняв в церкви из рук Златоуста часть тела Христова, отнесла ее в дом свой и смешала с каким-то чарованием для волхвования. Узнав об этом, св. Златоуст по всем церквам заповедал, чтобы не давать, в руки частиц тела Христова, но давать в уста верных лжицею, вместе с божественною, под видом вина, кровию («Нов. Скр.» стр. 222).

Допуская возможность злоупотребление, я, тем не менее, не мог допустить того большего злоупотребления, чтобы изменить порядок Господень. В апостольское время в Коринфской церкви тоже было некоторое уклонение, отчего многие были «немощны и больны» и не мало даже «умирало», однако апостол не изменял первоначального порядка, который он «от самого Господа принял». и не вводил лжицу, а лишь производил нравственное воздействие

на духовную сторону человека-христианина, заключив свое слово следующим заключением: «если кто почитает себя пророком или духовным, тот да разумеет, что я пишу вам, ибо это за-поведи Господни. А кто не разумеет, пусть не разумеет» (1 Кор.14;37-38).

Когда же я стал исследовать историю церкви и постановления на этот счет соборов и отдельных лиц, то увидел, что изменена вечери произошла спустя слишком триста лет и убедился, что это изменены произошло отнюдь не вследствие каких-нибудь частных злоупотреблений, а исключительно по, причине, коренным образом изменившей самый составь церкви. Причина эта состояла в крещены детей. Как учил о крещены Сам Господь и апостолы - известно всем и повторять этого надобности нет, а как действовала некогда право-славная церковь, - это не всякий знает. «Первый союзы и мир с Богом, - читаем мы в «Новой Скрижали», - совершается верою. По сему оглашенный первее всего слышит вопрос о вере. Василий Великий (в сл. 3 прот. Евном.) говорит: «прежде должно уверовати, потом запечатлетися крещением». Так поступали и апостолы: не научив предварительно язычников вере, они не омывали их водою крещения, приняв заповедь от Самого Христа Господа: «прежде научите все языки и потом крестите - их» (стр. 345), А один из древних писателей говорит: «В древности не рождались, но делались христианами и делались не скоро и не случайно, но постепенно, по прошествии некоторого, определенного для сего времени... Если кому-нибудь свет, от Бога происходящий, внушит мысль быть христианином, тому прежде всего в уединении и в отдельном месте показываются и объясняются все обманы и суеверия его прежнего язычества. Но к слушанию Божественных и истинных поучений, преподаваемых верным, таковой оглашенный не допускается. и проходить степень покаяния, как плачущие. Потом уже дозволялось ему являться к слушанию поучений христианской веры; и все находящиеся в сем состоянии назывались слушающими. Затем оглашенный, проходил третью степень, где ему позволялось уже участвовать во всех тех молитвах, которые установлены для оглашенных третьего разряда и право преклонять колена в самой церкви. Наконец, по прохождении сих трех степеней, оглашенный, по общему обычаю, переводится в число избранных или стоящих с верными и после всего этого он вместе с другими омывается святым крещением». («Нов. Скр.» стр. 41, 42).

Взгляд на причащение тоже был сравнительно правильный, ибо «иерей, как говорить «Новая Скрижаль», глаголет утреннее евангелие для того, чтобы, прежде напитать божественным словом. тех, которых в следующем священнодействии. (т. е. литургии) будет, питать божественным хлебом. Долг питать верных прежде словом, а потом хлебом, иерей заимствует из примера Самого Христа, Который питал Свою церковь прежде учением, а потом таинством тела Своего» (стр. 113, 114), Следовательно, дети, не напитанные еще словом учения, не имели нравственного права на причащение. Переходя затем от времени, когда люди «делались» христианами, к тому времени, когда они стали христианами «рождаться», мы видим огромную разницу. В «Новой Скрижали» есть один параграф, начинающийся словами: «Назнаменати отроча», где говорится: «Назнаменование, под именем которого разумеется знамение креста и принятие христианского имени, ешь приведете младенца к оглашению для того, чтобы, по некотором времени, преподать ему благодать крещения и получив, таким образом, в осьмый день имя, младенец в то же время предается церкви и причисляется к лику оглашенных» (там же стр. 330—332).

Вместо прежнего очищения «чрез слово» самого человека, стали очищать купель, в которой имел быть крещен младенец. «Троекратным знамением креста и погружением перстов во глубину благословляется вода. Ибо прикосновением руки, погружаемой таким образом, совершается три креста, первый - на поверхности воды, второй - немного глубже и третий в самой глубине. Таким образом, рука, вооруженная крестом, преследует демона во всех частях водного естества и изгоняет его совершенно из ней, дабы претворить ее в духовную и святую: дабы ничто лукавое не могло в ней утаиться, но чтобы получила она силу противиться козням враждебного духа и изгонять, освящать и усыновлять крещаемых в ней Богу, творя их чадами света» («Нов. Скр.» стр. 353).

Принимая во внимание эти два различных института, снабжавших церковь новыми членами, не трудно понять, что между составом первой церкви и составом второй должна быть непроходимая пропасть, непримиримое различие: одни шли в церковь чрез слушание поучений, покаяние и молитвы, шли душою и сердцем; другие чрез «назнаменование» и «воцерковление» без покаяния, без веры и без всякого познания истины, были вводимы или вносимы только телом.

О препятствиях к причащению нравственного характера, т. е., что младенцы не могут себя «испытывать» и что они не понимают значении таинства, не могло, конечно, быть и речи,

ибо в таком случае, как вполне справедливо заметил Симеон Солунский, не следовало бы преподавать им и крещения, а раз они крещены, то вполне естественно и вполне законно, что они должны быть и причащаемы. Но устраняя, таким образом, препятствия нравственного характера, церковь, тем не менее, встречалась с препятствиями физического свойства, а именно: если сохранить святую вечерю в её первоначальном виде и преподавать, как преподал Сам Господь, отдельно хлеб и отдельно чашу, то все те члены, которые с восьмого дня от рождения попадали в число оглашаемых и которым «по некоторому затем времени преподавалась благодать крещения, должны были быть неминуемо устранены от участия, так как они святой вечери в том её виде ни в каком случае вкушать не могли; и церковь, видя, что детей присоединить в сем случае к взрослым было невозможно, приняла обратное и всех взрослых присоединила к младенцам и стала преподавать причащение всем без исключения и малым и взрослым одинаково со лжицы. Вот в чем состоит истинная причина изменения вечери Господней в святоотеческую литургию. Нас силятся убедить, что крещение младенцев ведет свое начало от времен апостольских, но интересно знать, если детей тогда крестили, то как их причащали, ибо мы знаем, что причащение в «жидком» виде введено гораздо позже и что лжица впервые введена в употребление лишь Иоанном Златоустом в конце четвертого века?..:.

Заканчивая эту часть моего исследования, я на вопрос: кто же может участвовать в вечере Господней? отвечу пока в смысле отрицательном. Во-первых, в вечере Господней участвовать не могут из живых людей, которые вполне в состоянии «прияти» и «ясти» те лица, которые вместо отдельно хлеба и отдельно чаши, преподают со лжицы то и другое вместе, а также и все те, кои соглашаются принимать ее в таком искаженном виде, ибо это извращает установленный Господом порядок вечери с его внешней стороны. Во-вторых, не имеют права участвовать в святой вечере все те, которые вкушают ее не как «воспоминание» единой и вечной Голгофской жертвы, а как самую жертву, во спасение, ибо, таким образом, они извращают внутренне смысл и назначение святой вечери. В-третьих, в ней не имеют права участвовать такие лица, которые не могут «испытывать» себя и таким образом, вкушая «недостойно» едят и пьют «осуждение себе» ...

Наконец в Святой вечере не могут участвовать дети, для которых слова: «испытание» и «воспоминание» являются пустым звуком без всякого смысла и значения. О мертвых же, не может быть даже никакого разговора.

(Окончание следует).