Виктор Степанов. Волны жизни

Судьба Виктора Васильевича Степанова мало чем отличается от судеб миллионов советских людей. Он принял участие в двух войнах, побывал в Америке, пережил минуты отчаяния и радости, обреченности и преодоления.

Виктор Васильевич родился 2 апреля 1927 года в селе Черновка Сергиевского района Куйбышевской области. С 1959 года, после возвращения с флота,  живет в Самаре.
 
Он работал на заводе шариковых подшипников, механиком газовой котельной, механиком стиральных и швейных машин на комбинате бытового обслуживания. На первый взгляд, обычная трудовая жизнь. Многие из нас могут быть механиками, рабочими, но мало кто способен, уйдя на заслуженный отдых, плодотворно работать.
 
Виктору Васильевичу за восемьдесят.
 
О нем никогда не писали статей, не снимали фильмов…
 
Я родился 2 апреля 1927 года в селе Черновка Сергиевского района. Мой отец, Василий Федотович, был человеком верующим, что в те времена не приветствовалось. Дети помогали родителям по хозяйству. В семье было 11 детей: две девочки и девять мальчиков. Семья была дружная. Зимними вечерами, когда все мы собиралась дома, отец читал Библию и пояснял нам прочитанное. Сознание ребенка подобно чистому листу бумаги: все, что на нем напишут родители, остается на всю жизнь…
 

Пулемет «Максим»
 
Меня призвали 18 ноября 1944 года. Это был последний призыв в годы войны. Добравшись до места назначения, мы, новобранцы, приступили к политзанятиям, изучению устава, строевой подготовки. Через несколько дней меня вызвал инструктор и сообщил, что я назначен командиром отряда фронтовой разведки численностью 20 человек.
 
Он привел меня в кабинет. На дощатом полу стоял пулемет «Максим». Указав на пулемет и другое имущество, сказал, что все это передается в мое распоряжение. Посоветовал без отрыва от учебы осваивать устройство пулемета, разбирать затвор, рассматривать каждую деталь в отдельности.
 
Пулемет я видел только в кино, а сейчас он здесь, в моем распоряжении. Сон это или явь? «Максим» весил 42 килограмма, во мне было 56. Мне 17 лет, худощав, да и питание в то время было неважным. Я подошел к пулемету, завел руки под щиток, но даже не смог оторвать. Я мог лишь передвигать пулемет, да и то потому, что он был на колесах.
 
Линию фронта обычно переходили ночью в заболоченных местах, в лесу, где в укрытиях сидели немецкие снайперы. Гибли разведчики и от немецких, и от своих пуль. Мне поставили задачу, чтобы я из пулемета немецких снайперов с деревьев снимал. Но потом решили, что они меня быстрее снимут, ведь их не видно за деревьями, а я как на ладони. И закружилась в моей голове цепочка: заросли, камыши, болото, лес и пулемет на плечах. Как катить его по болоту?
 
Я периодически заходил в кабинет посмотреть на пулемет, два раза дотрагивался до щитка. А к разборке механизма даже не приступал. После осмотра вставал лицом к стене, к «Максиму» спиной и молился: «Боже Всевышний, я не в силах выполнить возложенную на меня обязанность. Удали от меня эту смертоносную технику».
 
Наступил март 1945 года, уже просматривалось завершение войны. Обстановка стала менее напряженной. Однажды мои инструкторы потребовали у меня ключ от комнаты. Один из них стал разбирать пулемет: затвор и всю механическую часть. А второй стоял с блокнотом в руках и внимательно следил за его работой. Разобрав пулемет, они удостоверились, что все части на месте, никаких потерь нет. Тогда ключ от комнаты забрали, а меня отправили в барак, где мы жили.
 
Полкилометра от «Максима» до барака я не по земле шел, а летел по воздуху. Кончились муки.
 
Нас начали готовить к переброске на Дальний Восток на войну с Японией.

Владивосток
 
На политзанятиях нам рассказывали о том, что в приграничных селах японские разведчики вырезали целые семьи.
 
Через два месяца учебы нас распределили на команды и на кораблях отправили в Петропавловск-Камчатский. Ожидая переброски, мы узнали, что один из наших кораб-лей, который также шел до Петропавловска, в Тихом океане был торпедирован и ушел на дно, утянув за собой 560 человек. Через три дня японцы утопили еще один корабль.
 
Когда мы шли в Петропавловск, у каждого матроса во рту были носовые платки, чтобы от сжатия зубов не повредились челюсти. Каждый миг ожидали атаки. Нас спасло то, что мы изменили маршрут и пошли не в Тихий океан, а в Татарский пролив, между Сахалином (южная часть острова принадлежала японцам) и материком. Этот пролив заиливается песком из Амура, и судоходства в нем нет. Впереди корабля шло судно, которое углубляло фарватер. Так мы вышли в Охотское море, прибыли в Петропавловск, а оттуда отправились в Америку за эскортными фрегатами, на которых были установлены зенитные орудия, три дальнобойных орудия, глубинные бомбы и мины для борьбы с подводными лодками.
 
Я начал войну матросом, служил старшиной второй статьи. В моем распоряжении находились кормовые зенитки и 10 человек команды. Когда началась война с Японией, мы сопровождали баржи с десантом, обстреливая береговые укрепления японцев. От звуковых волн, которые создавались выстрелами дальнобойных орудий, у меня на барабанных перепонках образовались рубцы, что практически лишило меня слуха. Вот такое «наследство» мне осталось от той войны.
 

Поединок с волнами
 
После капитуляции Японии всех пленных перевезли в Петропавловск. Им сохранили военные звания, обеспечили питанием и жильем. На строительных работах пленные японцы разгружали цемент, который мы закупали в Южной Америке. Портовой техники и кранов тогда почти не было. Мы встречались с ними на разгрузке цемента. Японцы такие маленькие, а с нами служил, помню, Ненашев из Саратова, такой упитанный, около двух метров роста. На одну сторону весов мы ставили Ненашева, а на другую двух японцев. Шутили. Года через три японцы уехали с миром к себе домой. Сейчас они просят вернуть им Курильские острова, но я думаю, что отдать Японии хоть один из этих островов - значит отдать им весь Дальний Восток.
 
Меня задержали на флоте после войны, потому что я был дипломированным инструктором по артиллерии. Среди нас были штурманы, старшины, матросы, которые успели отслужить семь лет до начала войны, плюс еще четыре военных года. Они носили бороды. К нам на корабль поступил матрос Хабаров, он прибыл с затонувшего миноносца. Волна ударила в центр корабля и переломила его. Из 930 человек спасли только 18. Похожий случай он пережил и с нами.
 
23 февраля 1948 года мы пошли в очередной поход. В моем ведении было три оружейных погреба: в носовой части корабля, в середине и на корме. Во время шторма я пошел проверить их состояние. Добравшись до кормы, увидел воду, которая прибывала с каждой минутой. Корабль накрыло волной, под водой меня потянуло за борт. Удержался за минные каркасы, которые стояли на корме. При таком повреждении корабль мог затонуть через 2-3 часа. В промежутках между накрывавшими корабль волнами надо наложить «пластырь» на кожух, чтобы не допустить затопления кормы.
 
На палубе никого. Почти все матросы лежали на койках полумертвые: сильнейший шторм, людей укачало. Я подошел к сигнальщику и попросил его сообщить родителям, если меня смоет волна. Когда шел по верхней палубе, упал, зарыдал и сказал: «Боже, я не хочу умирать молодым в холодных волнах океана». С четвертой попытки мне удалось поставить «пластырь», и корабль дошел до базы. В тот момент я осознал близость Бога. Господь сохранил меня...

Виктор Васильевич Степанов - член церкви евангельских христиан-баптистов "Преображение" г. Самары.