Откуда деньги?
Люди, призванные заботиться о стабильности в стране, раскачивают лодку из всех сил, и это у них получается. Признавая заслуги только одной веры, они (часто вместе с представителями этой самой веры) не скупятся на обвинения в адрес всех других. Самое распространенное обвинение – в отсутствии патриотизма. Тут идет в дело главный с их точки зрения аргумент: деньги. Мол, все неправославные получают деньги из-за рубежа, и уже по одному этому должны быть «на подозрении». Прием, скажем прямо, не совсем добросовестный – тут явная игра на не самых лучших чувствах населения, среди которого ксенофобия распространена достаточно широко и последнее время стала принимать крайние формы, выливаясь в дикие выходки против «инородцев», будь они хоть трижды россиянами и живи их предки хоть тысячу лет на этой земле. Отметим, что и тут хуже всего приходится мусульманам – это их зачастую обвиняют в получении денег от «экстремистов из-за рубежа».
Начнем с того, что деньги из-за рубежа получали и получают все религиозные (и не только) организации, РПЦ тут не является исключением. В этом нет ничего предосудительно при условии, что соблюдаются наши законы. Что до РПЦ, то международные религиозные организации по разным каналам не обделяли и не обделяют ее своими щедротами. Мне доводилось на некоторых совместных действах слышать упреки в том, что РПЦ публикует антипротестантские и антикатолические материалы на деньги, получаемые ею от протестантских и католических фондов (особенно существенна эта помощь была в период гонений). Сколько именно получает – это, как водится у нас, узнать невозможно.
Известно, что в нашей стране прозрачность финансовой деятельности не в чести, и финансовая отчетность – самая запутанная, причем запутана она намеренно. Так вот, по мнению всех проверяющих органов единственным отрадным исключением здесь являются как раз всевозможные фонды, миссии, вообще религиозные организации всякого рода, финансируемые из-за границы. Только в них можно узнать, что и от кого получено, кому и на что пошло, и эти цифры - честные. Россия, кстати, по размерам получаемой помощи далеко не на первом месте: в пересчете на душу населения она получает куда меньше пожертвований от зарубежных религиозных организаций, чем другие страны Восточной Европы.
Вообще же надо признать, что основной источник всех денежных средств в нашей стране находится за рубежом. Деньги за нефть и газ (товар, между прочим, стратегический) мы получаем прежде всего с Запада, и из этих поступлений складывается наш знаменитый Стабилизационный фонд, о сути и предназначении которого так много спорят. В каком-то смысле чуть ли не все деньги в России – западные по своему происхождению, но это мало кого тревожит, хотя все-таки повод для тревоги тут есть (как есть он у мусульманских нефтедобывающих стран, тоже живущих на нефтедоллары - при всей их нелюбви в Западу).
Такова - увы! – участь всех государств, пытающихся выпасть из мировых процессов, вместо того чтобы занять в них достойное место. Особенно это касается богатых ресурсами стран – нефтедоллары позволяют им безбедно существовать. Но они все больше и больше маргинализируются, действительно превращаясь в сырьевой придаток развитых стран. Это, кажется, происходит и с нами - под аккомпанемент разговоров об «экономике высоких технологий», об «экономике, базирующейся на знаниях», мы стремительно движемся к сырьевой экономике, идет примитивизация всей хозяйственной жизни. Растет использование мускульной силы человека в качестве основного производственного ресурса – посмотрите, сколько людей у нас кормится с дачного участка, где нет никакой техники, только лопата, грабли да вилы. И при этом не знаем, что делать с нефтедолларами – они действительно не решают никаких проблем, только создают их.
Западными деньгами пользуются все. Наши военные нимало не смущаясь получают их на всякого рода проекты, в том числе космические. Судя по СМИ, они научились клянчить деньги виртуозно, и, говорят, многие наши генералы уже не раз были замечены на модных западных курортах с своими семьями. Но сакраментальный вопрос «Откуда деньги?» тут почему-то не задается. Попадались сообщения, что даже наши доблестные разведчики (прежде всего ветераны) проводят совместные мероприятия со своими коллегами из тех же США, и как-то не очень верится, что проводятся эти мероприятия только за счет бюджета ФСБ.
Я далек от того, чтобы обвинять кого бы то ни было в получении западных денег, но хотел бы услышать, какое ведомство их не получает. Не знаю, как все они пользуются этими средствами, но могу сказать что деньги, получаемые от религиозных фондов идут на дело Божье в нашей стране. А для него главное не финансы, ибо никогда и нигде его успех не могли обеспечить только деньги, материальная помощь (хотя с ними проще), - тут нужно благословение от Господа. Как сказано в 126-и псалме: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его» (Пс 126,1).
Вообще же поиск везде и во всем «материального следа» есть свидетельство крайне примитивного подхода к жизни – особенно к религиозной жизни. Он свидетельствует о полной бездуховности, о неспособности увидеть, что главное в мире – духовные процессы. Принцип «кто платит, тот заказывает музыку», - это ресторанный принцип и не более, а мир все-таки не ресторан. В нем действуют более тонкие силы.
Да, везде можно найти материальный интерес, прямую корысть – без них, к сожалению, в делах земных не обходится ни одно начинание. И ко всему причастны люди жадные, корыстные, нечестные и т.д. Иногда они становятся большими руководителями, но там, где на первое место выходят люди, ставящие на первое место деньги, всякое движение останавливается. Потому что не жадность, не корысть и не обман задают движение миру, а та духовная составляющая происходящего в мире, которая, к счастью, тоже всегда присутствует. И есть носители этой духовности, и вот они-то подлинные движители истории. Их надо распознать, надо понять, что через них миром правит Господь, направляет ход истории. Правда, не только через них – как свидетельствует Библия, даже вроде бы совсем неподходящие люди, откровенные восточные тираны и деспоты вроде Навуходоносора тоже оказываются всего лишь орудием в руках Господа.
У нас же мало кто стремится заглянуть за видимость, за внешнюю канву событий. По-прежнему «главное - это экономика», хотя сама она – производное от духовных факторов, что было ясно еще Ф.М. Достоевскому, который писал: : «Чем богаче духовно нация, тем она и материально богаче» (Ф.М. Достоевский. ПСС. Т.26. Л., 1984, с.31). Сейчас и вовсе просто: нашел «кому это выгодно», разоблачил «мировую закулису» и внутренних врагов (если речь идет о делах религиозных – раскрыл козни католиков и протестантов, дал им «достойный отпор») - вот и решил задачу. Не раз приходилось встречать объяснения происходящего на Ближнем Востоке исключительно интересами борьбы за нефть, арабо-израильского конфликта – только как конфликта материальных интересов, событий в Чечне – как борьбы за власть и деньги. Слов нет, все эти факторы действительно играют известную роль, но объясняют они далеко не всё. Тут для таких аналитиков остается много непонятного, их инструментарий поразительно беден и не позволяет проанализировать происходящее сколько-нибудь достоверно. И наша так называемая элита (хоть государственная, хоть деловая), обо всех судящая по себе, просто не в состоянии понять мотивацию действий своих контрагентов и говорить с ними на равных, что чревато весьма нежелательными последствиями.
Весь анализ строится на «материальной основе», то и дело слышится: «мы реалисты, верим только в твердые (читай: «материальные») факты». Причем тот же дискурс господствует и на самом верху. Не так давно видный деятель администрации президента произнес речь перед молодыми единороссами, где были такие слова: «Начиная издалека хочу сказать, что развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились прежде всего к материальному благополучию…» При всем уважении: успехи европейской цивилизации объясняются отнюдь не стремлением к «материальному благополучию» (к нему стремились и стремятся во всех цивилизациях под всеми широтами и во все времена, начиная с Шумера и Древнего Египта, но что-то стало получаться только после Реформации – это еще Макс Вебер показал), а поклонением истинному Богу, успешными поисками правильного служения Ему. Земное благополучие пришло как следствие этой устремленности ввысь. И тот печальный факт, что кое-кто в Европе сейчас отказывается от своего христианского наследия, вовсе не меняет сути дела.
Конечно, негоже предавать забвению материальные потребности – равно как и всякие иные. Но важно понять соотношение между разными потребностями, их, так сказать, иерархию Мне как востоковеду доводилось заниматься этой проблематикой, сейчас самое время кое-что вспомнить. Пока наши обществоведы уныло повторяли марксистские зады, мировая гуманитарная и социологическая мысль выдвигала интересные идеи – в том числе и в интересующей нас сфере. (Ничего плохого не хочу сказать о научном марксизме – он отнюдь не сводит все к примитивно понимаемому материальному интересу, обладает большими эвристическими возможностями и играет заметную роль в интеллектуальной жизни Запада, в кое-каких кэмпусах даже господствует).
Еще в середине прошлого века американский ученый Маслоу предложил свою иерархию потребностей, которая интересна по сей день, хотя позднее была дополнена и углублена. Маслоу считал, что самый низший слой потребностей образуют потребности физиологические – еда, питье, сон и т.п. Второй слой образуют потребности в безопасности – жилье, крыша над головой, а главное – какая-то социальная упорядоченность бытия, при которой можно строить свое поведение так, что угрозы сводятся к минимуму. Третий слой - потребность в принадлежности, в любви, в привязанности: должна быть группа людей в которой человеку хорошо (как минимум, лучше, чем вне этой группы) и которая тепло относится к нему, если он выполняет ее требования. Четвертый слой – потребность в (само)утверждении, которое достигается тем, что человек получает определенный престиж, статус и т.п. Наконец, пятый слой – потребность в самореализации, в раскрытии заложенных в человеке потенций. Позднее Маслоу добавил шестой слой, найдя, что самореализация не есть предел потребностей, ибо человек нуждается в чем-то высшем, в трансцендентном, которое придает смысл его бытию. Эту потребность, скажем мы, испытывают не все: в сущности, это есть потребность в Боге, Который Один делает существование человека осмысленным, неверующий же может не подозревать о существовании этого уровня или объявить его ненужным, надуманным. (Вообще каждый человек вполне может «застрять» на низшем уровне и отрицать существование следующего за ним высшего.)
Маслоу утверждал, что низшая потребность обязательно должна быть удовлетворена, прежде чем возникает следующая за ней высшая. «Непреложная истина, - писал он, - состоит в том, что человек жив лишь хлебом единым – если нет хлеба. Но что происходит с устремлениями человека, если хлеба вдоволь и живот набит? Тут же появляются другие (высшие) потребности, и они, а не физиологический голод, начинают господствовать». Как только человек перешел на следующий уровень, низшие потребности тут же теряют свое значение: они не исчезают, но перестают доминировать. Однако стоит лишить человека возможности удовлетворить их, как они тут же выходят на первый план (приводится очень грубый пример: отправление естественных надобностей – одна из самых низменных потребностей человека, но стоит лишить его возможности удовлетворять их, как они тут же затмевают собой все остальное).
Надо с почтением относиться к тем, кто обеспечивает удовлетворение самых низших потребностей – без него невозможно никакое движение вверх. Конечно, есть путь аскезы, путь сознательного подавления низших потребностей, который практикуют, например, монашествующие в исторических церквах. К ним следует относиться с должным уважением, на этом пути были достигнуты заслуживающие восхищения результаты, но все же вряд ли его можно рекомендовать всем. Путь умеренности, а не полного подавления, даёт куда лучшие результаты, в том числе духовные. Иногда все жизненные силы уходят на подавление не самых высших потребностей, ничего не оставляя для движение вверх.
Обыкновение везде и во всем видеть только материальный, денежный интерес, признавая духовную сторон дела только на словах (и слов этих наговорено великое множество без всякого реального подкрепления), подозревать своих же сограждан в том, что они кем-то «куплены» и при этом не задумываться об источнике собственных денежных поступлений, натравливать одних россиян против других – все это никак не способствует стабильности страны и общества, сколько бы ни уверяли, что пекутся только об их интересах. Если это не раскачивание лодки, то что?
Патриотизм и «гнилой Запад»
Не способствует стабильности и пропагандируемая идея, будто только православные могут быть истинными патриотами (вообще же возникновение деления на «истинных» и «неистинных» уже несомненный признак великой беды). Как писал В.С. Соловьев: «...патриотизм, как и всякое натуральное чувство, может быть источником и добра, и зла. Вся история свидетельствует, что государства и народы как спасались патриотами, так от «патриотов» же и погибали». (В.С. Соловьев. Философия искусства и литературная критика. М., 1991, с. 498). Он призывал «…возвратить патриотизму его истинный смысл, - понять его не как ненависть к инородцам и иноверцам, а как деятельную любовь к своему страдающему народу» (Указ соч., с. 383), но, судя по происходящему в нашей стране, это призыв так и не был услышан, ненависти не убавилось.
Не будем оспаривать патриотизм православных, отметим только, что оспаривающие все-таки есть (напоминают, к примеру, что на оккупированных немцами территориях СССР в православных церквах – и не только руководимых зарубежниками – молились за победу немецкого оружия и за здоровье Гитлера, что и побудило Сталина изменить политику в отношении церкви). Но считать патриотами только их и отлучать от него всех остальных означает наносить очень серьезный удар по стабильности в стране, отталкивать значительную (куда более значительную, чем обычно думают) часть населения, что опять-таки никак не способствует стабильности в стране. Но увлекшихся собственными построениями радетелей о ее благе этого не понимают.
До 1917 г. в России было немало людей, которые полагали, что только русские православные, признающие синодальную церковь, могут служить нашей стране. Тогда верховная власть понимала опасность такого подхода и потому в свод «Основных законов Российской Империи» была внесена статья, гласившая: «да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укрепления силы Империи». Сейчас же у нас открыто выступают люди, только себя объявляющие «истинными патриотами», и записывающие всех остальные в скрытые (или даже явные) враги отечества. Такому патриоту, писал Владимир Соловьев, все время «…кажется, что все соседи его обижают, недостаточно преклоняются перед его величием и всячески против него злоумышляют» (Указ. соч., с.458).
Верх явно берет взгляд, который тот же Владимир Соловьев сформулировал так: «Наш народ есть самый лучший изо всех народов, и потому он предназначен так или иначе покорить себе все другие народы или, во всяком случае, занять первое, высшее место между ними. Такою формулой освящается всякое насилие, угнетение, бесконечные войны, все темное и злое в истории мира» (В. С. Соловьев. Указ. соч., с.336). Такой чтимый нынешними патриотами Росси автор, как Иван Ильин, писал об «удобособлазняемости русского народа», а по интересующему нас вопросу он высказывался так: «Суждение «мое национальное бытие оправдано перед лицом Божиим», превращается, вопреки всем законам жизни и логики, в нелепое утверждение: национальное бытие других народов не имеет перед моим лицом никаких оправданий»... Народы с таким национализмом очень легко впадают в манию величия и в своеобразное завоевательное буйство...» (И.А. Ильин. О грядущей России. М., 1993, с. 109)
Отношения России с Западом – огромная тема, детально разработанная в русской мысли. Однако к единому мнению так и не пришли, и, видимо, не придут. Несомненна двойственность в подходе к Европе – ее ненавидят и обожают в одно и то же время, что отчетливо сказывается, например, в творчестве Достоевского, о чем тоже написано немало. В.С. Соловьев утверждал: «Вообще же, если у наших противников Европы отобрать все, по праву принадлежащее идеям европейского просвещения, то на долю славянской самобытности с ее «лучшими началами» останутся хотя и чрезвычайно великие, но совершенно пустые и ничем не оправданные претензии» (Указ. соч., с. 392).
Всякий человек волен любить или не любить Запад, это его право. Но для обоснования своей приязни или неприязни все-таки желательно не переходить какие-то рамки, соблюдать добросовестность, да и компетентность не повредит. Между тем их-то остро не хватает нынешним обличителям Запада. Слов нет, оттуда идет к нам не только хорошее, многое вызывает отторжение. Но нельзя все сводить, как это было сделано не так давно на Всемирном русском народном соборе, к тому, что на Западе только разврат, эгоизм, всяческие пороки, а больше ничего и нет. Всего этого на Западе действительно хватает, но там есть не только пороки.
Широко применяется не слишком честный прием: Запад есть источник разврата – проституции, порнографии (хотя этого добра сейчас у нас побольше будет, тут мы даже в роли поставщиков стали вступать), и в этом - и только в этом – его суть и назначение. А вот у нас якобы совсем другое дело. Лживость этого приема вскрыл еще В.С. Соловьев. «Берется, - писал он, - западная религиозная жизнь в ее конкретных исторических явлениях, односторонность и недостатки в этих явлениях обобщаются, возводятся в принцип, а затем всему этому противопоставляется «православие», но не в его конкретных исторических формах, а в том идеальном представлении о нем, которое создали сами славянофилы» (Указ. соч., с. 440).
Нельзя игнорировать несомненный факт: Запад по-своему воспринял заповеди Христа, по-своему следовал им и добился немалых успехов, по мнению многих россиян – бОльших, чем Россия. Главное – создал условия жизни, соответствующие достоинству человека как лучшего творения Божьего. Это ощущают все – и все устремляются на Запад. В отношении к нему много двуличия и лицемерия. Мусульмане тоже проклинают Запад – и стараются попасть туда всеми правдами и неправдами. Бывало, что мусульманские матери, незаконно пробиравшиеся с семьями на Запад, грозили бросить в море собственных детей, если их не пустят. Многие наши соотечественники уехали на Запад, многие мечтают уехать. И привлекает их – как и мусульман - не разврат, не содомия, не
порнография, а именно условия жизни, которые они считают наиболее соответствующими достоинству человека.
Для их достижения нужна была свобода, на Западе добились ее. Расцветшие пышным цветом пороки - цена за нее. Свободами пользуются не только достойные люди, но и недостойные, однако на Западе считают, что это не основание для лишения их свобод. Достойных людей на Западе достаточно, чтобы задавать тон и справиться с издержками, которые и впрямь велики – особенно на взгляд извне. Достаточно ли таких людей в других странах – большой вопрос, и потому опасения относительно резкого ухудшения ситуации, если ввести в них западные нормы, не лишены оснований. Но виноват в этом все-таки не Запад.
Для россиян он остается привлекательным, как и во времена давние. Напомню, что из сорока «детей боярских», посланных Борисом Годуновым на учебу в Европу, в Россию не вернулся ни один (в академических кругах их именуют «годуновскими аспирантами»). Петр I тоже посылал на учебу – с лучшими результатами, и, кроме того, пригласил множество иностранцев на службу, хотя не все они обладали требуемыми знаниями. Потом вопрос о поездке за границу решался по-разному, но право «пускать» или «не пускать» оставляла за собой самая высшая власть. Пушкин,, например, так и остался невыездным и писал в письме к П.А. Вяземскому: «Я, конечно, презираю мое отечество с головы до ног но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство. Ты который не на привязи - как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не оставлю» (курсив Пушкина – И.П.).
Много раз бывал в Европе Гоголь, бывал подолгу и плодотворно - «Мертвые души», напомню, были написаны в Риме. Достоевский впервые попал за границу в 40 с лишним лет, а выйдя из каторги, риторически вопрошал: «Неужели ж теперь не удастся поездить по Европе, когда еще осталось и сил, и жару, и поэзии. Неужели придется ехать лет через десять согревать старые кости от ревматизма и жарить свою лысую и плешивую голову на полуденном солнце. Неужели так и умереть, не видав ничего!» (Ф.М. Достоевский. ПСС, Т. 28, кн.2, Л. 1985, с.19). Потом он нещадно ругал Европу, но в знаменитой пушкинской речи за полгода до смерти сказал: «О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел арийского племени так же дороги, как и сама Россия» . (Ф.М. Достоевский. ПСС, Т.26, Л, 1984, с.147). При последнем царе контакты с Европой были свободными, что благотворно сказалось на русской культуре.
А потом к власти пришли большевики и Россия отгородилась от мира. Попасть за границу считалось великой удачей: высшая награда, которой Россия могла наделить своего подданного и высшим выражением полного доверия, которое она могла оказать ему же, было разрешение пожить без нее. Отпрыски советской знати так перефразировали известные слова Николая Островского: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо за границей». Говорю со знанием дела, потому что сам учился в МГИМО, где звучала эта фраза и куда я поступил в 1954 г., что было вообще-то авантюрой. Однако я не был лишен амбиций и предпочитал выбирать задачи посложнее. Это был год неопределенности: только что умер Сталин, наступил некоторый разброд и шатания. МГИМО решил, как тогда говорили «закинуть сеть пошире» и стал принимать провинциалов без связей. Конечно, и тогда учились дети сановников, но берусь утверждать, что они были лишь вкраплениями и не делали погоду.
Продолжалось это недолго, через два-три года все вернулось на «круги своя», основную массу опять составили отпрыски (отмечу, что среди них были и люди весьма достойные), а вкраплениями стали разночинцы. Но я успел. Результат этого краткого потепления был очень положительным. Во всяком случае из выпускников моего и следующих двух-трех курсов вышло столько послов, сколько не давали ни предыдущие, ни последующие курсы. Были и заместители министра иностранных дел, немало пошло в науку, среди них и аз, многогрешный, о чем никогда не жалел.
Но вернемся к теме «Россия и Запад». Побывать в Европе – по-прежнему мечта многих русских, и слава Богу, что сейчас эту мечту осуществить проще. Наша элита – правящая, деловая, да какая угодно, до военной включительно – считает возможность ездить за границу (прежде всего в страны, именуемые «цивилизованными», т.е. западные) своей ценнейшей привилегией, и ни за что не откажется от нее. Завоевала она ее недавно, лет 15-20 назад, расставаться с нею не хочет. Стали ездить за границу и клирики РПЦ. Недавно узнал, что родной МГИМО на договорной основе готовит кадры и для нее. Вообще-то в этом нет ничего необычного – РПЦ осуществляет большую международную деятельность, для которой нужны и соответствующие кадры.
Видимо, имеют резон те, кто утверждает, что для молодых клириков РПЦ Запад по-прежнему обладает привлекательностью, и получить приход где-нибудь в Европе (а для архиереев – кафедру), остается пределом мечтаний. И, возможно, прав был тот прихожанин Русской православной церкви за границей (РПЦЗ), который открыто высказывал в Интернете опасение, что Русская Православная Церковь Московского патриархата (РПЦ МП) просто-напросто поглотит РПЦЗ, поставит всюду своих служителей и придет конец «культурному православию». Этот термин (наряду с термином «просвещенное православие») встречается в некоторых текстах, в том числе в трудах православных россиян еще со времен религиозно-философских чтений. Сейчас, как можно понять из этих текстов, основным местом пребывания «культурного (просвещенного) православия» считается опять же заграница, а в самой России такое православие встречается скорее в виде исключения. Согласиться с этим никак нельзя, среди наших православных соотечественников, занимающихся богословием и философией, есть очень светлые умы, и я имею честь и привилегию общаться с некоторыми из них. Но рассуждения о том, что «там» даже православие «культурнее», говорят о многом.
Притягателен Запад и для простых людей. Ощущение, что нормальная жизнь тоже только «там», присуща многим в России, несмотря на все инвективы против Запада. А те, кому удалось соприкоснуться с ним, только укрепляются в своем мнении (хотя, естественно, всегда можно отыскать и исключения – тех, кому «не понравилось»). Конечно, лучше бы никуда не уезжать, а приложить усилия для обустройства своей страны, но многие считают это невозможным. Показательна тут история, случившаяся несколько лет назад с летчиками, летавшими в Индии от какой-то прибалтийской компании и попавшими за какие-то нарушения закона в индийскую тюрьму. Они были русскими, и Россия пришла им на помощь, дала российское гражданство и российские паспорта, вызволила их из узилища. И что же? Ни один из вызволенных не остался в России, все предпочли вернуться в Прибалтику, где, если верить нашим властям и СМИ, происходит неприкрытая дискриминация русского населения. Сомневаться в том, что русскоязычные там не всегда находят понимание, не приходится, но все же жизнь в преддверии Европы, пусть и с ограничениями, для них, видимо, привлекательнее, чем полноправная жизнь в России.
В России с удовольствием бранят Запад, его сытость, комфорт, видя в этом исключительно проявления «бездуховности». Но, во-первых, без духовного начала всего этого не добиться, для этого нужна великая цель – служение Богу, ближнему. Во-вторых, явное большинство наших соотечественников, даже ругая «проклятый Запад», все же ориентируется на него: предпочитает западные автомобили, западный стиль одежды, западные фильмы, западную музыку и многое другое – и западную валюту. Это отлично понимает и священноначалие РПЦ, как сказал митрополит Кирилл в Калининграде в мае 2006 г.: «Дело в том, что другого пути технического развития, кроме того пути, по которому прошёл Запад, не существует. Если кто-то его изобрёл, пусть нам покажет. Но мы же с удовольствием ездим на хороших западных машинах, и, наверное, состав покрытия дорог на Западе тоже замечательный. И глупо будет, если мы поставим себе задачу изобретать нечто, что не соответствует этому пути развития человеческой цивилизации».
С этим баптисты вполне согласны, как согласны они и со следующими словами митрополита: «Но вот чего нельзя забывать: если мы будем слепо всё копировать, то мы потеряем Россию, это будет другая страна, не будет России. Поэтому, развивая техническую сторону нашей жизни, модернизируя страну, мы должны сохранить то духовное культурное аутентичное начало, которым обладает Россия. Мы против слепой вестернизации, которая вместе с хорошими дорогами и машинами привносит нам иную систему ценностей и требует от нас отказа от своей собственной системы ценностей».
Мы тоже за модернизацию, которая не означает вестернизации, мы тоже за сохранение Россией своей идентичности. Не все, идущее с Запада, надо приветствовать, особенно в сфере культуры: как уже говорилось, успехи европейцев в устроении на земле сопряжены с немалыми издержками, и в Россию чаще попадает как раз шлаки и всякая накипь западной культуры, а не ее высшие достижения. Но и здесь, опять-таки вряд ли виновата Европа. Ставить какие-то фильтры – не ее задача, а задача для нас самих, нашего общества и нашей власти. Но фильтрами вообще-то не загородишься от «тлетворного влияния Запада», это не получалось даже в годы даже самой жуткой сталинщины. Нужен свой креатив, а с этим у нас не блестяще.
Вообще же приобщиться к западной культуре вовсе не значит отказаться от своей - ни один из современных европейских народов не отрекся от своего наследия, сохранил своеобразие и отличия от соседей по Европейскому дому: норвежцы разительно отличаются от итальянцев, французы от немцев, но это не мешает всем им ощущать свою принадлежность к Европе. Никто не требует – и не вправе требовать, - чтобы Россия перестала быть Россией, но если она хочет войти в европейский дом, надо принять некоторые правила и нормы, регулирующие его жизнь. И многие наши видные мыслители и государственные деятели, а также деятели культуры полагали, что это вполне возможно, да и история подтверждает это.
Но справедливость требует признать, что многие считали (и продолжают считать) это совершенно невозможным, и такому подходу тоже можно найти исторические обоснования. Для сохранения равновесия следовало бы признать право тех и других и на существование, и на беспрепятственное изложение своего мнения. Здоровая конкуренция идей еще никому не вредила, а вот от запретов Россия натерпелась за свою историю немало, уж очень рьяно их устанавливали. Однако в конце концов недовольство прорывало все защитные дамбы и разливалось море людских страданий, в котором тонули и те, кто запрещал, и те, кому запрещали. Торжествовало полное бесправие, а на поверхность всплывали совсем другие люди.
Итак, при всей тяге к Западу его охаивание – давнее и почтенное занятие в России, и не только в ней. Сочетание вот этих двух неизбывных потребностей – восхищаться Западом (часто тайно и тихо) и ругать его (обычно явно и громко) – не проходит бесследно для здоровья народного. Запад, скажем еще раз, не лишен недостатков, его не следует идеализировать. Однако попытки представить Запад исключительно как гнездо пороков дурно пахнут - тут слишком много идет от зависти. Как это: им удалось достойно устроиться на земле, а нам нет? Как сказано у Екклесиаста: «..всякий труд и всякий успех в делах производит взаимную между людьми зависть» (Еккл 4,4).
Признаваться в собственном неуспехе тяжело, и человек прибегает к испытанном приему: «не очень-то и нужно». Все наши «Не нужен мне берег турецкий» да «Открыт Париж, но мне туда не надо», свидетельствуют, как убедительно показал еще Фрейд, об обратном: и турецкий берег нужен, и в Париж страшно хочется, иначе не нужно было бы так судорожно уверять в этом себя и других. А, как сказал апостол Иаков, «…где зависть и сварливость, там неустройство и все худое» (Иак 3,16), и вместо того, чтобы устроиться достойно, многие предпочитают хаять других, Запад в первую очередь.
Настороженное, а чаще откровенно враждебное отношение к Западу «сидит в крови» и проявляется самым неожиданным образом. Это хорошо показали Ильф и Петров в «Двенадцати стульях», когда при открытии трамвайной линии в Старгороде «Гаврилин, сам не понимая почему, вдруг заговорил о международном положении. Он несколько раз пытался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал, что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, получались какие-то международные. После Чемберлена, которому Гаврилин уделил полчаса, на международную арену вышел американский сенатор Бора… Распалившийся Гаврилин нехорошо отозвался о румынских боярах и перешел на Муссолини». Последний оратор начал так: «Товарищи! Международное положение нашего государства...» И дальше замямлил такие прописные истины, что толпа, слушавшая уже шестую международную речь, похолодела».
И сейчас, сидючи на иных научных мероприятиях или смотря по «ящику» какое-нибудь ток-шоу на международные темы, нередко приходится «холодеть» по той же причине – Запад там ругают вовсю, и не ругать не умеют, как и обитатели Старгорода. И в то же время нынешние ругатели боятся потерять возможность бывать там, без этого им жизнь явно не мила. Отсюда все та же раздвоенность, до шизофрении доходящая. Но пока явно берет верх декларируемая нелюбовь к Западу, которая для многих стала мерилом любви к России. Правда, не везде, в популярной газете мне встретилась такая мысль: «То, что в центральной и южной России называется патриотизмом, - ненависть к Западу, ненависть к свободе и демократии, ненависть к интеллигенции, - с нашей, поморской точки зрения, называется не патриотизмом, а хамством...» («Независимая газета», 15.05.2005).
Сколько-нибудь критическое замечание в адрес отечества, на которые не скупились такие безупречные патриоты, как старшие славянофилы, сейчас воспринимается как русофобия. У нас любят цитировать английское речение Rightorwrong – mycountry, «права она или нет – это моя страна» (подразумевается: «я буду на ее стороне, даже если она не права»), приписываемое Киплингу. Но английский принцип все-таки другой: «лучше отказаться от патриотизма, чем от совести» (его часто приводил В.С. Соловьев). У нас в свое время видный православный мыслитель и несомненный патриот России Г. Флоровский мог говорить о «патриотической тревоге Чаадаева, для нынешних радетелей он безусловный враг России. Ну а мысль о том, что диссидентство может быть высшей формой выражения любви к родине им и вовсе недоступна, хотя и она не нова, и тоже, помнится, была высказана в Англии. Мы не должны плестись за англичанами, они даже слово «родина» не употребляют, от чего не становятся меньше патриотами. А вот в России без этого слова никак нельзя. Но именно в подобном «английском ключе» высказывались такие антиподы, как П.Я. Чаадаев и Ф.М. Достоевский, которых я цитировал ранее, но здесь вполне уместен повтор.
П.Я Чаадаев писал: «Прекрасная вещь - любовь к отечеству, но есть нечто более прекрасное – это любовь к истине» (П.Я. Чаадаев. Сочинения. М., 1989, с. 140). А вот Ф.М. Достоевский: «Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее» (Ф.М.Достоевский. ПСС. Т.26. Л., 1984, с.198-199). А до них обоих Карамзин писал, что патриотизм «требует рассуждения».
И объявлять людей, которые придерживаются сходных взглядов, чуть ли не врагами России – это и значит раскачивать лодку. И вообще, как вопрошал некто в Интернете, «Почему РПЦ так много говорит о России и так мало говорит о Боге? Почему она хочет заниматься патриотическим воспитанием, но не хочет заниматься богословием? Неужели руководство церкви полагает, что нам уже всё известно о Боге, что следует знать?»
И напоследок – еще несколько мыслей живших до нас умных русских людей,:
Вы все, в ком так любовь к отчеству сильна,
Любовь, которая все лучшее в нем губит, -
И хочется сказать, что в наши времена
Тот честный человек, кто родину не любит.
А.М. Жемчужников
Сказано, пожалуй, слишком запальчиво: для человека естественно любить родину, но вот еще он же:
Но нам, сынам твоим известно,
Как на твоем просторе тесно
И в узах мучится душа...
Из «Апокалипсиса» В.В. Розанова, написанного в лихую годину, сразу после революции: «Ей-ей, под немцами нам будет лучше. Немцы наведут у нас порядок,— “как в Риге”. Устроят полицию, департаменты. Согласимся, что ведь это было у нас всегда скверно и глупо. Министерию заведут. Не будут брать взяток, — наконец-то… и о чем мы выли, начиная с Сумарокова, и довыли до самого Щедрина… “Бо наряда — нет”. Ну их к чёрту, болванов. Да, еще: наконец-то, наконец немцы научат нас русскому патриотизму, как делали их превосходные Вигель и Даль. Но таких было только двое, и что же могли они?»
Можно назвать это «смердяковщиной», но напоминали же лучшие умы России, что наша история с нее и началась, с призвания варягов, потому что «наряду» (т.е. порядка) не было. Однако тому же Розанов принадлежат слова: «Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно тогда, когда она слаба, мала, унижена, наконец, глупа, наконец, даже порочна. Именно, именно когда наша "мать" пьяна, лжет и вся запуталась в грехе,— мы не должны отходить от нее...»
И.А. Бунин писал уже в эмиграции: «Получая вести из России, и до сих пор еще просто диву даешься, каким мерзавцем и скотом может быть человек. Распоясаться до такой степени все-таки можно только в России. И остаться безнаказанным за самое чудовищное преступление тоже легче всего в России». (Ив. Бунин. Великий дурман. М., 1997, с. 104). Замечательный православный философ и богослов С.Н. Булгаков высказывался так: «Народ наш с беспримерной легкостью и хамством предал свою веру на наших глазах, и эту стихию предательства мы и в себе ведаем, и на крестовый поход с этим драконом мы имеем поистине благословение от православия - и у меня иногда является опасение, не есть ли ревность против иноверия заменой этой более нужной, но и более трудной ревности» («Вопросы Философии». 1994, № 10, с.162)
(окончание следует)
