Слово в России (часть 3)

Вторая беда - после неверного понимания и использования божественного слова - незаслуженно большое место пустословия, которое у нас в большой чести. Слова человеческие мельчают, все дальше отступают от великого Слова, данного нам Богом. К таким обмельчавшим словам применима заключительная строфа цитировавшегося выше стихотворения Н.С. Гумилева:

 

             Скудные пределы естества.

 

Их, мертвых и дурно пахнущих слов, развелось очень много, и число их растет. Слово - человеческое слово –великий дар Божий, дан он нам для уразумения Бога и Его воли, и с ним надо обращаться бережно и осторожно.

 

Чтя Господа только языком, своих ближних такие люди считают возможным поносить всячески. Тут действует нехитрый набор словесных штампов, не имеющих ничего общего с реальностью, но, как уже говорилось, многими (тем же И.П. Павловым), надобности соотносить свои ходячие формулы с действительностью, нет практически ни у кого. Благодаря этому люди получают какую-то совершенно сюрреалистическую картину мира, что опасно.

 

Особенно часто праздные слова звучат, когда христиане в России начинают говорить друг о друге. В этих словах мало смысла, часто его совсем нет, иные с самого начала произносятся не для выяснения истины, а для ее затуманивания. Вместо стремления понять верующего не так – набор каких-то словесных формул, которые заменяют рассуждение. Тут до откровенной паранойи доходит – уверял же как-то забредший на наш сайт православный, что баптисты расстреливают православные кресты. Такое вот представление о баптистах, и тут ничего не поделаешь. Разубеждать не стоит: во-первых, бесполезно, во-вторых, попытками разубедить только укрепишь такого несчастного в уверенности, что дело обстоит именно так (опять же: «ишь, как зашевелились!»). Несут откровенную чушь и нисколько не боятся, хотя сказано: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф 12, 36-37).

 

Обычная схема: приходит на наш сайт верующий не так, как мы, баптисты, но со своим представлением о том, как мы верим. И вместо того, чтобы спросить, в чем наша вера, с апломбом излагает: «вы, баптисты, думаете, что…», и потом начинает опровергать эти свои представления. Прием: «ты думаешь, что …», а потом бурное опровержение таких вот собственных построений, характерен для людей дурно воспитанных и не очень грамотных. Которые, однако, тоже люди, и потому заслуживают благожелательного отношения, ибо оно для христиан обязательно. Но все же не так уж трудно поинтересоваться сутью дела, а не блистать «вероисповедным чванством», как выражается мой православный коллега.    

 

Праздных слов произносится великое множество, про протестантов особенно, хотя справедливость требует признать, что и о православных их говорится немало. Причем в соответствии с нашим правилом «чем меньше различий, тем больше неприязнь», самые гадкие слова об одних православных говорят другие православные. Но и протестантов не забывают. Прежде всего, нас обвиняют в бездуховности, в материализме, «протестанты думают только о деньгах», у них «финансовый успех – мерило угодности Богу» и прочее в том же роде. Это при том, что ни в одной стране мира материальный фактор не играет такой роли, как у нас – опросы показывают, что в нашей стране 70-80% даже молодежи, всегда и везде склонной к идеализму, считают главным в жизни деньги и материальный успех, ради которого молодые люди готовы буквально на все.

 

Легковерие ужасное во всем, в том числе в науке. Еще Достоевский отмечал: «На западе Дарвинова теория – гениальная гипотеза, а у нас давно уже аксиома» (Ф.М. Достоевский. ПСС, т.23., Л. 1981, с.8). Или возьмут неизвестно откуда «У них главное Рождество, а у нас Пасха» и живут с этим, ничем не подкрепляя это странное утверждение. Или повторяют без конца слова Иоанна Кронштадтского: «Демократия в аду, а на небесах царство» - где это они нашли демократию в аду?   

Готовые штампы - это наши мантры (первоначальное значение - последовательность слов из индийских Вед, якобы обладающих особой магической силой). Только у нас они не «якобы», а действительно обладают непонятной властью над теми, кто верит в эту силу. Вычитали где-то, что, по мнению протестантов, спасает только вера, не дела - и готов вывод: протестанты не считают нужным творить добрые дела, и это тезис повторяется как мантра. На самом деле протестанты считают, что добрые дела есть неизбежное следствие подлинной веры, которой одной спасаемся, и не творить их верующий человек просто не может.

 

Достаточно сравнить благотворительность, заботу о слабых, больных и престарелых в протестантских, и православных странах, чтобы убедиться, как обстоят дела в реальности. Здесь, совсем по Павлову, представления формируются не реальностью, а текстами, такими вот мантрами о бездушных протестантах. Хотя именно они творят большую часть дел милосердия. Достаточно побывать в больницах, домах престарелых, хосписах в нашей стране и на Западе, чтобы понять, где есть подлинная забота о немощных, а где ее нет.

 

Тут показательна судьба Варлама Шаламова, много сделавшего для разоблачения зверств ГУЛАГа, хотя и не обретшего славы А.И. Солженицына. Эти зверства он испытал на себе, о чем поведал и нам. Вот его подлинные слова: «Смутным сознанием я ловил: меня ударили, сбили с ног, топчут, разбиты губы, течет кровь из цинготных зубов. Надо скорчиться, прижаться к земле, к матери сырой земле. Но земля была снегом, льдом, а в летнее время камнем, а не сырой землей. Много раз меня били. За все. За то, что я троцкист, что я “Иван Иванович”, как блатные называли интеллигентов. За все грехи мира отвечал я своими боками... И все же как-то не было последнего удара, последней боли».

 

Всего этого было мало, судьба не дала ему достойной кончины, его последние дни были страшны. Их он провел в доме для престарелых, в ужасных условиях, которые сердобольная женщина, посетившая его, описывает так: «И вот я отправилась туда, совершенно не предполагая, что меня там ждет… Дом для престарелых находился в огромном железобетонном здании. Входишь на первый этаж – все замечательно: чистенько, фикусы стоят, стенгазеты какие-то, старушки опрятные ходят, телевизор, а дальше начинаются круги ада, и чем выше я поднималась, тем острее и концентрированнее становился запах мочи, грязи, гниения. Я почувствовала, что задыхаюсь. На последнем этаже находились лежачие, те, на ком администрация поставила крест. Я вошла в огромный широченный коридор, по грязному линолеуму в прямом смысле ползали какие-то совершенно беспомощные люди. Это была страшная картина. Я даже не предполагала, что такое вообще может быть в современной Москве. …В то первое посещение, помню, я вышла из палаты, разыскала нянечку. Она мне тут же все объяснила по-своему: “А кто ж их тут мыть-то будет?” Нянечка была одна на целый этаж лежачих больных и по сути дела ничем не могла им помочь.

 

…Впоследствии я догадалась, что Варлам Тихонович держал полотенце на шее, чтобы его не украли. Там крали все – начиная с администрации, медперсонала и работников кухни до тех больных, кто еще мог хоть как-то двигаться. И этих больных, конечно же, нельзя осуждать. Их ведь не кормили. У них не было ни родственников, ни знакомых, которые могли бы их защитить. Порядки в доме для престарелых были совершенно лагерные. Люди просто вынуждены были бороться за свою жизнь».

 

Такова судьба одного из замечательных писателей России – и не во времена большевистских зверств, а в сравнительно «вегетарианские», по выражению Анны Ахматовой. Для контраста: у одного моего коллеги, несколько лет работавшего в Стокгольме, от онкологического заболевания умирала жена. Об этом узнала местная лютеранская община и тут же наладила регулярные посещения, на свои средства приобрела специальную кровать, облегчавшую мучения страдалицы, и вообще всячески помогала, несмотря на то, что та не была лютеранкой. И не надо ссылаться на то, что там, дескать, у людей денег больше. Помогали все: и люди состоятельные, и люди весьма скромного достатка. Дело – в милосердии, в том, что люди там не на словах, а на деле принимают Христа и Его заповеди. Есть такие и у нас, но не они делают погоду. У нас много говорят о бездуховности и бессердечии Запада, противопоставляя им нашу сердечность и доброту, хотя на деле все обстоит как раз наоборот.

 

Хороший ответ на упреки Западу (и особенно Америке) в бездуховности дал один наш соотечественник. Вопрос ему задали такой: «У нас распространена точка зрения, что одной из причин неизбежной уже гибели Америки будут бездушие и механистичность, которые поглотили даже мир чувств человека. А какая система предпочтительнее для вас?

 

Еще одна мантра: у нас соборность, а там, на Западе, сплошь индивидуалисты и эгоисты, думают только о себе, а не об общем благе. В соборности, уверяют нас, и заключена коренная особенность всей русской жизни: религиозной политической, вообще всякой. Под соборностью разумеется некое мистическое объединяющее начало, единодушие, коллективное жизнетворчество и т.п., на которые другие народы неспособны. На словах мы чрезвычайно чтим коллективизм, на деле получается куда хуже. Все, побывавшие за границей, отмечают, что там нет такого наплевательского отношения к этому самому «общему благу», которое царит у нас – об этом свидетельствует хотя бы уважительное отношение водителей друг к другу и к «общему благу» на европейских дорогах и полное отсутствие такового на дорогах отечества.

 

Склонность к антиобщественным поступкам у нас проявляется чаще и ярче чем на «индивидуалистическом Западе». Толковые и совершено беспристрастные опросы показывают: европейцы и особенно американцы больше коллективисты, чем мы и состоят в куда большем числе всякого рода общественных организаций, чем у нас. При этом они относятся к работе в таких организациях чрезвычайно серьезно – особенно если речь идет об организациях религиозных, в которых, кажется, состоят на Западе чуть ли не все. И не требуют за эту работу никаких денег – это труд для Бога, а он не оплачивается денежными знаками. 

 

Рассуждения о соборности тоже свидетельствуют о   пребывании в мире грез и сонных видений, о полной захваченности идеей при столь же полном отсутствии интереса к ее реальному воплощению. Как раз способность договориться от чем бы то ни было, у нас значительно ниже хоть средневосточной, хоть среднезападной, а способность соблюдать достигнутые договоренности и вовсе исчезающе мала. Вся наша история - ссоры, препирательства, драки. Словом, как раз полное отсутствие согласия, лада, ряда, что отмечено в первом же летописном сообщении о нашем отечестве, и что характеризует его по сей день ("Земля наша богата, порядка только нет".). Как на протяжении трехсот лет относились к староверам? Совершенно по-зверски. А ведь, по слову Солженицына, без покаяния перед ними России не подняться. И где оно, это покаяние?

 

В жизни соборность блистательно отсутствует, что подтверждается всей нашей повседневностью, особенно нынешней, скандальность, вздорность и склочность которой превосходят всякое разумение. Нет ее и в делах религиозных - достаточно посмотреть, как общаются между собой наши православные церкви (сколько их у нас?) или даже течения внутри одной и той же православной церкви. При обмене мнениями между по-разному мыслящими православными в Интернете уже через два-три сообщения они обязательно начинают именовать друг друга «псами смердящими». Соборность как идеал – всегда с нами, соборность реальная – грезы и мечты, не более.

 

Справедливости ради отметим, что священноначалие Русской Православной Церкви сохраняет благоразумную сдержанность в рассуждениях о соборности, зато околоцерковный философствующий люд все свои конструкции возводит на этом несуществующем основании. Видимо, все рассуждения о соборности - тоска по несбывшемуся и у нас несбыточному, своего рода психическая компенсация ущербной действительности. Тут слишком много всего на уровне супер-эго, т.е. норм-пожеланий, и слишком мало на уровне "эго", ядра личности; или, по-другому: много в рассуждениях и мало в поведении. Ради той же справедливости заметим, что отсутствием согласия страдают у нас и мусульмане, и протестанты, и демократы, и коммунисты - все переругались между собой. И баптисты тоже не составляют исключения.

 

Мантру про соборность придумал А.С. Хомяков, а взята она из символа веры, где сказано: «Верую в единую святую, соборную и апостольскую Церковь», причем слово «соборную» иногда передается как «вселенскую» или «кафолическую», что на русское ухо звучит подозрительно. А.С. Хомяков первым заявил, что соборность как благодатное единство во Христе является исконным и главным свойством русского православия, якобы отсутствующим у других христиан, чем немало удивил современников. Еще В.С. Соловьев в ответ на пафосные декларации о добровольном и свободном единении православных в России и славянском мире писал: «Склонность к розни и междоусобиям, неспособность к единству порядку и организации были всегда, как известно, отличительным свойством славянского племени» (В. С. Соловьев. Сочинения в двух томах. Т.1, М., 1989, с. 285).

 

И тут, по Павлову, все соотносится не с реальностью, а «со второй сигнальной системой», со словом (человеческим, не Божьим), которое у нас обладает большой властью над умами, даже если оно не соответствует действительности. Здесь тоже без психоанализа не разберешься: в реальной жизни никакой соборности нет, и, похоже, быть не может, но желаемое выдается за действительное – душа просит. Вот круговая порука действительно есть, но это вещь довольно малопривлекательная.

 

Еще ярче такие мантры проявляют себя в текстах светского, особенно политического характера. Тут в ходу несколько никогда никем не произнесенных речений, которые приписывают влиятельным людям, а особенно нашим противникам. Черчиллю приписывают слова, будто Сталин «получил Россию с сохой, а оставил ее с атомной бомбой». Ему же: «…великое счастье для России, что в период испытаний ее возглавлял гений и непоколебимый полководец И.В.Сталин», хотя никогда он не произносил – и не мог произнести - этих слов. Но уж очень велика потребность в мантрах, и их придумывают на ходу, а потом беззастенчиво пользуются. Показательны в этом отношении слова «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет», приписываемые Александру Невскому, хотя сам он таких слов не произносил, произнес их Николай Черкасов в известном фильме, и представляют они собой сильно искаженные слова Христа: «…все взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26, 52).

 

Прославилась в этом отношении и мантра, приписываемая Алену Даллесу. В литературе определенного направления из книги в книгу кочуют вложенные в его уста слова: «Мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность... Литература, театры, кино - все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства - словом, всякой безнравственности. ...Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу: все это мы будем ловко и незаметно культивировать... И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратив в посмешище. Найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества».

 

Текст, что говорить, сильный. Правда, в его подлинности заставляет усомниться то, что имплицитно «их ценности» (т.е. советские) считаются подлинными, что употребляется слово «хамство», отсутствующее в английском языке (и непереводимое на него), и многое другое. Но уж очень он соответствует тому, какие замыслы, по мнению сторонников этого направления, американские империалисты должны питать относительно России, что они должны думать о ней. И этого им достаточно, чтобы принять его за аутентичный. Мало того: они даже посылали запрос в наш МИД, чтобы получить точную ссылку, где и когда руководитель ЦРУ произнес речь с этими словами. МИД ответил, что установить это не удалось. И немудрено: досужие исследователи нашли источник, это цитата из романа А. Иванова «Вечный зов» (М., 1981, с. 513-515), где эти слова произносит эсэсовец. Но они настолько отвечают представлениям нынешних радетелей за Россию о том, как должны относиться к ней американцы, что и сейчас продолжают кочевать из текста в текст, подогревая священную ненависть к заокеанским империалистам. И, видимо, буду кочевать – действительности никогда не справиться с такой убежденностью.

 

Есть мантра про «православие, самодержавие, народность», где под народностью понималась как раз верность православию и государю. Эту мантру выдвинул граф Сергей Сергеевич Уваров, вольнодумец, масон, о котором наш крупнейший историк С.М. Соловьев (отец философа В.С. Соловьева) сказал: граф «придумал эти начала, то есть слова... православие - будучи безбожником, не веруя в Христа даже по-протестантски; самодержавие - будучи либералом; народность - не прочитав ни одной русской книги, писавший постоянно по-французски или по-немецки».

 

Триада была выдвинута в качестве основы деятельности министерства народного просвещения, которое С.С. Уваров возглавлял. Тут не обошлось без влияния немецкого романтизма, по сути это перефразировка известной формулы «За веру, царя и отечество», восходящей к немецкому  Fur Gott, Kaizer und Vaterland с характерной для нашей страны заменой «Бога» на «веру». В дореволюционной России всю жизнь страны пытались построить на этой триаде, что завершилось величайшей трагедией.

 

Наша история в ХХ веке показала полную несостоятельность этой формулы, что, однако, не мешает попыткам ее возрождения в наши дни (недавно встретилась вовсе восхитительная формула: «православие, самодержавие, углеводороды»). К мантрам можно отнести устоявшиеся ответы нашей исторической церкви на традиционные возражения – к примеру, о поклонении иконам. Дается традиционный же ответ: мы, дескать, не поклоняемся иконам, а только чтим их – разница огромная! Во-первых, такого разделения нет в Библии, оно было введено как раз в ответ на обвинения. Во-вторых, практика показывает, что в действительности наш простой человек в иконах видит не объект почитания, а именно объект поклонения, принимая ее за самостоятельную божественную сущность.

 

Еще И.С. Проханов в эпоху, когда не проводили социологических исследований, задавал простым православным верующим простой же вопрос: «Вот икона с Иисусом Христом, а вот с Николаем Угодником – какая сильнее?» И получал ответ «Конечно Никола!» То есть иконе именно поклонялись как могущей самостоятельно произвести некое сверхъестественное действие, и не смущались тем, что Николай Угодник оказывался сильнее Самого Христа. Я не силен в «ридной мове», но доводилось читать, что в украинском языке иконы обозначаются словом «боги». Видимо, такое их обозначение дошло до нас от времен Владимира Равноапостольного, крестившего Русь более тысячи лет назад: тогда иконы восприняли как объект поклонения, так их и сейчас воспринимают. И тонкие рассуждения о разнице между «чтим» и «поклоняемся» годны для интеллектуальных упражнений на религиозные темы, но религиозную действительность   верно описать не могут. Такие выверты нужны, только если веру в Бога подменяют верой в церковь, а слово человеческое хотят поднять до уровня слова Божия, что недопустимо.

 

«Только мы сохранили в неприкосновенности все, что было при апостолах и в первые века христианства, ничего не добавляли», - уверяют нас приверженцы исторической церкви. Их мы узнаем по обыкновению креститься и прикладываться к иконам. Но не надо быть тонким знатоком истории раннего христианства, чтобы понять: если бы первым христианам, или самим апостолам предложили перекреститься или приложиться к иконе, они бы ни за что не пошли на это, скорее предпочли бы смерть. Замечательный православный христианин князь Е.Н. Трубецкой писал: «Неискаженный облик Христа считаю не конфессиональным, а сверхконфессиональным и окончательно отказываюсь верить, что Он в православии менее искажен, чем на Западе. Только у каждого искажение свое...» (Е.Н. Трубецкой. О христианском отношении к современным событиям. // Новый мир. 1990, №7, с.228).

 

(Не могу удержаться и приведу еще одну мысль этого глубокого православного богослова и философа: «Ветхий Завет был действительно заключен с одним народом - еврейским, но после того, сколько мне известно, о с о б о г о   завета с Россией Бог не заключал. Новый завет - не национальный, а вселенский, а потому никакого   о с о б о г о   народа-богоносца быть не может» (Там же, с.227).)

 

С точки зрения протестанта в исторической церкви слишком много отклонений от Библии, которые никак не прикроешь никакими словесными построениями. В том же ряду – рассуждения о святых, культ которых противоречит Писанию – в Новом Завете «святыми» именуются все верующие в Иисуса Христа, что хорошо согласуется с протестантским принципом всеобщего священства. Сказано также, что никто не в состоянии никого спасти, и если бы даже нашлись мужи праведные, подобные Ною, Даниилу и Иову, то и они «…не спасли бы ни сыновей, ни дочерей; праведностью своею они спасли бы только свои души» (Иез 14,20). И даже: «Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека...» (Иер 17,5).

 

Пытаются обосновать молитвы святым такими рассуждениями: мы, дескать, не их просим, а через их посредничество – Иисуса Христа. Особенно часто просят о здоровье, что вполне оправдано, ибо сказано: «…молитесь друг за друга, чтобы исцелиться: много может усиленная молитва праведного» (Иак 5, 18). Но нигде не сказано, что надо молиться отошедшим в вечность. Между тем всякий молящийся святым просит не посредничества, а прямой помощи. Как кто-то недавно указал на форуме, никогда не говорят чего-то вроде «Святой Пантелеймон, попроси Господа исцелить», но всегда прямо: «Святой Пантелеймон, исцели!» Так что не посредник он в представлении молящегося, а сам, так сказать, «субъект исцеления».

 

А посредники не нужны, «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (1 Тим 2,5). Давно замечено: человек становится чрезвычайно изобретательным, когда ему хочется нарушить ясные заповеди Господа. Разумеется, никто не может запретить поклонение иконам и святым, но никто не может и заставить поклоняться им. А за свой выбор человек должен держать ответ перед Богом.  

 

                          * * *

 

Но есть одна сфера, где кажущееся пустословие играет положительную роль. Это сфера иронии, юмора. Наша способность подтрунивать над собой, если она не переходит известной грани (а такое, увы, бывает нередко), есть верное свидетельство здоровья нации, ее способности трезво взглянуть на себя. Не будем забывать: ирония свойственна и нашему Богу, выражение «Господь посмеется» встречается в Библии не раз. Вообще ирония, а особенно самоирония, есть достояние почти исключительно христианской цивилизации, на Востоке с этим обстоит куда хуже. По этому важному критерию Россия, несомненно, принадлежит Западу, чего-чего, а анекдотов, шуток (в том числе над собой) у нас всегда было с избытком.

 

Это помогало выжить во времена тесные. С.С Аверинцев верно отмечал: «В моей России, как и на всем пространстве государств-сателлитов, неуютное время сталинского и затем брежневского строя провоцировало удивительный подъем культуры политического анекдота. О, каким великим становится это искусство, когда оно дает индивиду последний шанс не погибнуть от удушья! Конечно, приходится пожелать, чтобы в нашей жизни больше не было таких факторов расцвета юмора» (Аверинцев Сергей. О духе времени и чувстве юмора // Новый мир. 2000, № 1, с. 138). Но, с другой стороны, можно сказать, что здесь все та же фига в кармане: вместо подлинно гражданской позиции и честной борьбы – политический анекдот, расхожая байка. Рассказал их – и вроде выполнил свой гражданский долг, заявил свою гражданскую позицию. Сам рассказывал, сам слушал с удовольствием, так что знаю: тут гордиться особенно нечем, это суррогат, а не борьба за свободу и достоинство личности. Но было приятно. 

 

Эту позицию с «фигой в кармане» не назовешь ни самой достойной, ни самой действенной. Путать вымысел с истиной, погружаться в грезы – значит утрачивать связь с реальностью. А утрачивали ее чрезвычайно легко, очевидцы эпохи отмечали: в первые послереволюционные годы, когда вдруг проснулся колоссальный интерес к театру, неискушенные зрители из солдат открывали стрельбу по отрицательным персонажам, будучи не в силах стерпеть их злодейства. Да и сейчас искусство, по мнению многих, оказывает отрицательное воздействие на зрителя.

 

В этом упреке что-то есть: при слабом различении правды и вымысла, скажем, кино с чрезмерным изображении насилия может и впрямь оказывать прямое негативное воздействие. И если в США при показе насилия исходят из того, что, сопереживая героям таких фильмов, зритель как бы выпускает «заряд агрессии» и освобождается от нее, то наш зритель вполне, может увидеть в них «руководство к действию». И здесь чья вина: зрителя или создателей фильма? Все же излишняя внушаемость, подверженность художественному воздействию свидетельствует, прежде всего, о слабости веры, о неадекватной самоидентификации. Это позволяет манипулировать человеком при помощи искусства или пропаганды, говоря современным языком – зомбировать его. Это оказывается вполне достижимым при недостатке веры, при незнании слова Божия и Божьих заповедей.     

Дело доходит до потребности блефовать перед самим собой, до патологической потребности опьяняться самовосхвалениями. Эту потребность используют тоталитарные режимы, прибегая к нехитрым штампам и стереотипам. Причем замечено, что чем они примитивнее, тем действеннее – об этом совершенно открыто говорили Гитлер и Геббельс. Гитлер в «Майн Кампф» прямо утверждал, что интеллектуализм – враг пропаганды. Он (и Геббельс) строили ее на простейших противопоставлениях сильный/слабый, нормальный/ненормальный, здоровый/больной, где первый член противопоставления «мы», а второй – «они», причем «они» складываются в образ врага, без которого тоталитарные режимы просто не могут существовать.

 

И очень прискорбно, что в наши дни потребность в пропаганде явно возрастает. Появилось слово «пиар», от publicrelations «публичные связи», «общественные отношения», этот термин, говорят, придумал племянник Зигмунда Фрейда, Эдвард Бернейс, эмигрировавший в Америку, где он и ввел его в употребление. (Он прожил до ста лет и умер всего несколько лет назад.) Профессия «пиарщик», становится все более востребованной, что тоже не свидетельствует о положительной динамике развития общества. Ибо пиарщик совершенно сознательно фабрикует (по сути – фальсифицирует) общественное мнение, создает «общественное согласие», на деле – его эрзац. Говорят, против пиара помогает политкорректность, но этот заморский фрукт, в отличие от пиара, никак не приживается на нашей почве и подвергается насмешкам – в том числе в нашей баптистской среде.      

Так что, скорее всего, быть нам с пиаром, но без политкорректности. И даже без элементарной вежливости и уважения друг к другу и к самим себе, хотя в принципе эти свойства нам не чужды. Однако едва ли они устоят перед мощным напором дурно пахнущих «мертвых слов», если вспомнить Н.С. Гумилева. В сущности, все слова, кроме слова Божия, Библии, могут иметь спасительный смысл лишь в той степени, в какой они соответствуют ей. А в нашей стране это случается не так уж часто. Но все же случается.

 

Но «мертвые слова» теснят и душат слово Божие, предание отодвигает его куда-то на периферию религиозного сознания, религиозной жизни. Забывают обличительный вопрос Самого Христа: «…зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего?» (Мф 15,3). Ответ один: ради гордыни, ради самовосхваления, которые тоже обличал Христос (все то же «вероисповедное чванство», которое не чуждо и нам, баптистам). Причем возрождается и самовосхваление времен коммунистических.

 

Показательно в этом отношении впечатление одной православной христианки от XV Рождественских чтений, состоявшихся в начале 2007 г. Вот что она пишет: «Оформление зала по стилю удивительно напоминало Кремлевский Дворец съездов, а официальная часть заседания, как машина времени, перенесла меня в 1970-е годы: на трибуну поднимались один за другим безликие представители администрации, организации, ассоциации и бесцветными голосами твердили о роли Церкви в духовном возрождении государства. Только и звучало "Церковь и государство", "государство и Церковь". Монотонная бессмыслица прервалась дважды: сначала страстными призывами А. Крутова "не бояться быть русскими" и "не стыдиться быть православными", вызвавшими бурные аплодисменты.., а затем речью какого-то активиста, призвавшего бороться с Америкой, окружившей бесовским кольцом Россию, и с "врагом православия" Фурсенко… Ни один из выступавших не говорил о Боге, не упомянул даже Имени Иисуса Христа, ни разу не сослался на Евангелие». Такие вот слова звучат громче всего в сегодняшней России.

 

Без Бога «ничего не можем». В наше время только и слышится: «величие», «монархия», «империя» и прочие слова из того же ряда. Что говорить, слова торжественные, иногда полезные, но приверженность комплексу идей, с ними связанным (а это идеи превосходства над всеми) еще Петр Бернгардович Струве около века назад назвал «сифилисом русской мысли». И болезнь эта, похоже, неизлечима. Нам не стоило бы забывать, что спасемся мы не этими словами, но именем Иисуса Христа, «…ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян 4,12).

 

И ничем другим: ни многомудрыми преданиями старцев, ни изящной литературой, ни, конечно же, мантрами, которые многим заменяют здравые рассуждения, нам не спастись. Никакой роковой обреченности нашей страны нет: Господь всегда благосклонно принимает покаяние хоть отдельного человека, хоть народа. В ХХ веке наша страна очень провинилась перед Ним.

 

Но о покаянии говорят лишь немногие лучшие представители нашего народа, нашей исторической церкви. А вот «мертвые слова» множатся и находят новую среду обитания. Имею в виду электронные СМИ, в которых их особенно много – так много, что иные верующие требуют перестать пользоваться ими на том основании, что очень уж там вольготно лукавому. Понять их можно, но все же отдавать этот недавно открытый информационный космос дьяволу означало бы капитулировать перед ним. Да, «дни лукавы» (Еф 5,16), но Господь требует от нас не уклонения от борьбы, а, напротив, ее активного ведения. И детям Божьим надо научиться выполнять Великое Поручение и во всемирной сети.

 

Потому что и впредь слова останутся главным средством выполнения этого Поручения, и только через слово можно донести до людей Благую Весть.