Вхождение в дом Отца. Свидетельство Юрия Сипко

28 февраля исполнилось 60 лет экс-председателю РС ЕХБ пресвитеру Юрию Кирилловичу Сипко. Поздравляем служителя Христова с юбилеем и публикуем отрывки из его воспоминаний.

Часть 1. Записки блудного сына 

Жил я с женой Валентиной Павловной  и двумя детьми в Якутии. Посёлок Табага, на берегу одного из рукавов  реки Лены.  Народу жило в нём немного, тысяч около  трёх.   Лесокомбинат -  главное и единственное предприятие в посёлке. Несколько двухэтажных деревянных домов. За ними пара улиц одноэтажных частных построек.  Да, ещё колония строгого  режима.  Там обитателей было около  тысячи человек.  Вот и весь городок. Этот посёлок был частью Лесокомбината, который построили где-то в конце пятидесятых годов. Кстати, в своё время посёлок так и назывался — Лесокомбинат. Очевидно, что нехватка рабочих рук, заставила власть разместить в посёлке  и колонию. Основным рабочим контингентом в мою бытность, по крайней мере, были именно обитатели колонии.  Для охраны зоны содержалось в посёлке и подразделение внутренних войск. В своё время я служил в Якутске срочную службу. В  призывном свидетельстве,  выданном  мне  при наступлении призывного возраста, была запись: подводный плавсостав.  Придя в военкомат по повестке, я предстал перед комиссией. Прошёл осмотр медиков, затем предстояла комиссия, состоявшая из важных дядек. «Комсомолец?» – первый вопрос. «Нет». «А что, баптист?» – второй вопрос. Мгновение, напряжение: «Я же блудный сын. Какой я баптист? Обыкновенный разгильдяй, грешник. Тогда значит, ответом будет,  нет?  Не могу. Сказать «нет» не могу». «Да, баптист». «Выйдите, ждите в коридоре». Часа два ожидания, офицер вышел и вручил новую повестку на сбор. Первого декабря  команда таких же, как я  была  загружена в самолёт, и мы вылетели через Новосибирск в Иркутск. Это были внутренние войска. Учебка в Иркутске, затем школа специалистов в Ашукино под Москвой.

И вот спустя полгода от призыва, дорога в часть к месту службы. Опять поезд, через знакомые  и дорогие  станции — Маслянская в Тюменской области. На этой станции не однажды коротал я ночи в ожидании попутки до Малиново. Там моя любимая. Туда нередко ездил я в годы учёбы. Омск — родной до боли. На вокзале мы с Валей нередко прощались, когда она уезжала домой,  и встречались, когда она приезжала в Омск. Поезд до Иркутска. Но это не конец. Самолёт в Якутск. Вот где моя служба. Далеко! В части внутренних войск. Служба моя заключалась в том,  чтобы строить охранные системы лагерей.  Так  вот, работал и  на обустройстве лагеря в Табаге.  Завершалась моя срочная служба.  Размышляя о том, куда податься после службы, я решил остаться в Якутии.  Я переговорил с директором комбината, предложил свои услуги, у меня был диплом строительного техникума. Директор дал добро, и я вызвал мою Валентину, которая жила с нашей дочерью Леной у мамы своей в деревне Малиново в Тюменской области. Я ещё не был демобилизован, но поскольку такое решение есть, она приехала. Помытарствовав немного по квартирам,  получили мы комнату в общаге. Вскоре служба моя завершилась, я пришёл домой. Родился у нас сын Сергей.

Жили мы как все вокруг нас. Работа забирала время. Да и не только время. Работа создавала круг общения, круг близких людей. Формировала и круг интересов. Причём, основной состав работающих был из осужденных. Это также создавало определённый фон. Режим жёсткого пропускного контроля. Заборы, которыми было обнесено предприятие. Запретные зоны  внутри территории комбината. Запреты на общение вне рамок производства. Мини ГУЛАГ, одним словом. Такая форма бытия создавала определённый тип отношений. Существовало разделение в этом маленьком сконцентрированном «ГУЛАГе». Люди воинской части, спецнарод, представляли собой один класс. Люди, работники зоны, начальники отрядов, замполиты и работники разных служб, относящихся к колонии, составляли ещё один класс. Несмотря на то, что всё это входило в систему министерства внутренних дел, между собой это были конфронтирующие группы. Солидарности не наблюдалось.

Третий  класс, это вольнонаёмные, люди без погон. Руководство комбината, инженерно-технический состав, которые, безусловно, были связаны с обеими группами. Они были связаны даже семейными узами. Муж — командир роты в воинской части, а жена — нормировщик в комбинате, или муж — начальник отряда в зоне, а жена — врач в медпункте на воле. Основной категорией, главным связующим звеном вольно или невольно становились люди в бараках, осужденные. Они держали в напряжении всю жизнь посёлка. Так вот на единицу продукции, кроме собственно работника, воины, охранявшие зека, воспитатели, воспитывающие зека, плюс весь инженерный состав производства. Выполнение плана зависело от осужденных. От выполнения плана зависело всё. Карьера, достаток. Выделение фондов. Это вряд ли ныне кому понятное таинство социалистического способа ведения хозяйства. Пару слов дилетанта я себе позволю. Сегодня вы запросто покупаете всё, что вам заблагорассудится, на рынках, в магазинах, на крупных оптовых базах, в интернет магазинах, даже невероятно для советского человека, вы можете купить то, что вам нужно в торговых сетях зарубежья. Когда нет денег, вы можете взять заём в банке. Вообще отсутствует понятие — «достать», или понятие — «такого нет».

В советское время ничего подобного не позволялось. Советский Госплан  на триста миллионов человек страны невиданного счастья утверждал план по всем статьям жизнедеятельности человека. Чего и сколько нужно произвести. И Госснаб распределял по всем утверждённым статьям этого плана фонды, т.е. те самые продукты, материалы, технику, сырьё, для всех регионов, комбинатов, посёлков и семей.

Вот почему завмаг, товаровед, завсклад были самыми уважаемыми профессиями в стране победившего социализма. Все фондируемые товары и продукты были на складах, на базах, и ничего купить было нельзя. Всё распределяли комитеты, комиссии, обкомы, райкомы, и прочие комы, никогда не выходившие из комы. Результатом были чёрные рынки, т.е. торговля дефицитом, как правило, похищенным, естественно с крутой наценкой, которая в принципе роли не играла, ибо выбора не было. Своим по блату — дешевле, иным без блата – подороже.  Все хищения покрывались, подобно тому, как об этом вы можете видеть в советском фильме: «Операция  «Ы» и другие приключения  Шурика».

Как пример, можно вспомнить такой образец советского рынка: машина «Жигули», стоила пять  с половиной тысяч рублей, зарплата инженера сто двадцать рублей. Подержанные «Жигу  ли» в хорошем состоянии могли стоить десять тысяч рублей. Когда-то Якутия, район Крайнего Севера имел первую категорию снабжения. Там можно было купить мясо, масло, даже колбасу и фрукты, одним словом жить прилично. Морозы, бесконечные зимы, скрашивала эта кажущаяся обеспеченность товарами первой необходимости. Северные надбавки к зарплате, более продолжительный отпуск, выход на пенсию в пятьдесят пять лет, создавали такое ощущение выгоды, которое с лихвой покрывало северную неустроенность. Но начали строить БАМ. Все скудные ресурсы Отечества были направлены туда, и Север стал терять свои преимущества. Так что мясо — конина, да и то не всегда. Картошка в порошке. Молоко в порошке. Фрукты исчезли. Товары для дома взять негде. Диван мы купили уже спустя год работы, профком по ходатайству начальника цеха выделил нам право на покупку. Табуретки самодельные, кровать простенькая. 

Квартира, которую мы получили, была тёплая, но с большим количеством тараканов и  клопов. Тараканов мы так никогда не могли победить. Там я вспомнил популярную советскую песню. Её в одно время хотели сделать гимном Советского Союза. Там есть такие слова (это уже последний куплет):

Злою судьбой убитый,
Проклял весь белый свет,
Сбежал до Антарктиды
От квартирантов дед.
Прибыл на Южный полюс,
Открыл свой сундучок, а там…

Весёлая компания
Под крышкою сидит
И, распевая песенки,
Усами шевелит.
Подмигивают весело:
«Здорово, старичок!» -
Четыре неразлучных
Таракана и сверчок.
Четыре неразлучных
Таракана и сверчок!

Клопов мы вывели, но для этого пришлось пожертвовать гнёздами ласточек. Такие милые птички строили свои гнёзда под карнизом домов. Деревянные дома, из бруса, и в стыках между брусьями оставалось достаточно пространства, чтобы насекомые проникали с улицы в жилище. Штукатурка не могла удержать их, ибо щелки даже микроскопические позволяли клопам проникать в жилище. Так вот после того, как внутри квартиры мы изувечили всё, где только могли прятаться эти кровососы, не получив желаемого результата, мы попросив у птиц прощения, отломали все их гнёзда. Клопы  не простили нам такого варварства и больше не приходили к нам.

Наша совместная жизнь с женой моей Валей практически началась именно в Табаге. Любовь наша началась в Омске. Строительный техникум. Общага. Я приехал из Набережных Челнов. Мы строили знаменитый КАМАЗ. Это была Всесоюзная ударная комсомольская стройка. Студенческий строительный отряд. Для меня, да и практически для всех студентов, это был хороший способ решить свои финансовые проблемы. По крайней мере, от отца и матери я не ожидал помощи, дома у меня было с десяток таких, как я, только младше и потому не могущих себя обеспечивать. Так вот, в общаге, бывшим моим домов в годы учёбы, я обнаружил группу новобранцев, среди которых выделялась некая девушка, скромная и красивая. Я спросил, как её зовут. Валя, сказала она смиренно. На другой или третий день, я подарил ей фотку, оставалась у меня из тех, что делают на документы, написав: Сипко  Вале. Береги меня. Сказал строго, я ведь на третьем курсе, ветеран, я еду в колхоз. Веди себя аккуратно, я вернусь через месяц.        

Колхоз, это, в сущности, коллективное хозяйство. Там производилась вся сельскохозяйственная продукция. Молоко и хлеб, мясо и масло, всё для производства круп. Но колхоз, он ведь тоже своего рода зона. Только заборов не возвели коммунисты. Зато без паспортов, без прав гражданских, без пенсии. Заработком служили трудодни. Это такие палочки в тетрадке у бригадира.  Трудодни должны были быть эквивалентом заработка. После сбора урожая, подсчитывали всё заработанное всем колхозом. И делили на общее количество трудодней. Тогда каждому, соответственно с количеством трудодней выдавали картошку или пшеницу, или другой товар. Это в теории. На практике, нередко случалось так, что только трудодни и оставались колхознику. А продукта не оставалось. Ведь нужно было весь произведённый продукт сдать государству. Это план. Это святое. Так повелось ещё со  времён продразвёрстки. Ну и конечно, когда закончился энтузиазм сталинских реформаторов, и когда есть уже было нечего не только в городе, но и в деревне, стало и работать некому.

Студенты, вот ещё резерв для развития сельского хозяйства. Так что обязательная отработка для студентов советских учебных заведений решала важнейшую задачу производства сельскохозяйственной продукции. Осень, страда деревенская, уборка зерновых, уборка картофеля, овощей, просто подготовка к зиме. День год кормит. Нас, как будущих строителей чаще всего направляли на ремонт животноводческих помещений, и за работу даже платили деньгами. Те, кто работал летом в строительных отрядах, получали освобождение от мобилизации в дела колхозные. Я же предпочёл воспользоваться возможностью, заработать сотню рублей. При этом месяц можно на харчах колхозных продержаться, что немаловажно, в дни, когда вся страна строит коммунизм и на всех хлеба не хватает. А на деньги честно заработанные, штанишки справить, да плащ какой всесезонный прикупить. Ну так вот, через месяц возвращаюсь я в общагу. Нахожу мою Валю. Пришлось повоевать за неё, не сразу она сдалась, были у неё ухажёры и в родной деревне, и тут достаточно ребят оказалось, которые увлеклись ей. Девушка она была, как бы это сказать, при простоте одежд, уж очень цельной и классно скроенной. Мне она сразу явилась как та, с которой я буду всю жизнь. Конечно, будучи разгильдяем, я не думал о том, как она обо мне думает и что она видит во мне. Я даже не думал, как я буду ей служить и смогу ли ей, такой красивой и чистой, дать радость жизни. Я скорее, как законченный эгоист, свои желания удовлетворял.

На ту пору, я пребывал в статусе блудного сына. Отчий дом мне был и желанный и запретный. Я знал ценности родительского дома. Но жил я ценностями мира безбожного. И стыдно, и больно, и я уходил всё дальше от дома отчего. Мои отношения с Валей, были делом нашим, и мои родители не были посвящены в мою жизнь. Её маме, я написал письмо, просил её позволить, разрешить её красивой дочери стать мне женой. Она не возражала. Женитьба наша совпала с моим призывом в армию, который  застал меня в Киргизии. Туда я попал после окончания техникума по распределению. Таким образом, только Валя приехала в Киргизию, я уехал в Якутию. Помочь ей в трудные дни ожидания ребёнка приехала к ней её бабушка, Ульяна Фроловна. Она была для неё и мамой и нянькой и доброй наставницей. Мама же её, Тамара Ивановна, занята работой. Энтузиазм покорителя целины, строителя коммунизма. Семья не была ценностью в общественном сознании советских людей. Как нередко Валя  говорит и сегодня, именно бабушка дала ей путёвку в жизнь, помогая ей формироваться в деревне, давая ей тепло и любовь. Вместе с дочкой и бабушкой Валя вернулась в родной дом в деревню Малиново. Именно туда в Малиново приезжал я в солдатский отпуск, на десяток дней. Люблю деревню, вообще Малиново люблю, как дом моей любимой жены. Край озёр, полей и лесов. Неповторимый дух свободы. Ныне разрушенная, опустевшая, но манящая родная деревня. Так иногда стоим мы над могилой близкого человека, молча, со слезой на глазах.

А тогда я служил в Якутии, и с тоской писал письма любимой жене, ждал писем от неё, и мы вместе ждали времена, когда разлука закончится. Вот почему, не ожидая конца службы, я позвал, и она приехала. Теперь мы вместе. Рядом никого родных. Север, холода, зима круглый год, за исключением лета. Очаг наш в общаге и потом в квартире пуст. Нет мебели, нет посуды. Нет продуктов. Привычная деревенская картина, когда есть погреб, и в нём запас провианта, хватит пережить две войны, только как дополнительный раздражитель. Тут же вечная мерзлота, дефицит продуктов, и суровая бесконечная зима, в которой даже днём не рассветает. Однако у нас — дочка Лена, год с небольшим, да и вот ещё сынок, новорождённый. Имя мы ему давали целый месяц. Всё хотелось что-то необычное и доброе вложить в имя, но голова дембеля была неспособна к творчеству. Так уже под давлением наблюдающей медсестры имя записали Сергей. Оказалось, что это и есть лучшее и доброе.

Так вот моя возлюбленная, а было ей в это время ровно двадцать лет, проявила чудеса женской и материнской изворотливости. И одевания и купания и кормление, и лечение и гуляния и забавы с детками открыли в ней талант природный, талант материнства, быть может, единственный не признанный в стране нашей талант. При этом она, как только немного Сергей укрепился, подрос, а Лена, будучи на целый год старше своего брата, была принята в детский садик, пошла на работу. Работа для женщин в зоне была недоступна по причине режима. На воле был построен обрезной цех, так его называли. Доски с пилорамы из зоны привозили в этот цех, и вручную подавали на обрезной станок, обрезая кромки досок. Срезку — в отдельные штабеля, доски — в отдельные  пакеты. Доска необрезная превращалась в обрезную.

Работа каторжная, не всякому мужику под силу. Но Россия женская душа. И от Волги до Лены песня как стон и стон вместо песни. И радость в застолье с рюмкой горькой. И откуда же столько силы жизненной в русской женщине. Через все войны и революции, разрухи и опустошительные перестройки, когда пьяные мужики всё планируют, как обустроить Россию, они кладут шпалы, строят дома, шьют рубахи, украшают очаг. Они при этом стараются быть красивыми. Они ещё рожают детей, воспитывают их, любовь им дают. Они несут своего пьяного господина домой, когда он утомлённый до изнеможения, решая государственной важности задачи, уже не в силах самостоятельно выйти из под стола, засыпает среди бутылок и окурков. И выходя из себя, в истерике бессилия всё ещё надеются. Может быть образуется. Может быть ещё можно наладить. Ведь была любовь…

Краткие мгновения отдыха, обнаруживали вакуум. В посёлке был и клуб, где крутили кино, бывали там и танцы. В кино мы не ходили, на танцы тем более. Не было ни в теле, ни в памяти такого способа развлечения. Читали книги, смотрели телик. Единственная программа центрального телевидения, это и свет в окно, и оболванивание без возможности услышать альтернативное мнение. Плоды такого бытия мы сегодня видим в равнодушии общества. Между тем корни этого равнодушия глубоко в том многолетнем опустошении душ. Радио, с короткими волнами позволяли выходить за пределы контролируемого полибюро ЦК КПСС идеологического пространства. Тут я иногда слушал вражеские голоса, и даже религиозные программы. Пластинки с популярными песнями были музыкой нашего быта. Мест для отдыха нет. Сопки, где в пару летних месяцев мы любили просто погулять, посидеть у костра. Дети могли от души наваляться на полянке, полазить по деревьям. Река, за забором колонии, где мы любили пройтись. Иногда с удочкой постоять, ведь бывало, что и клевало. Карасики на уху, это почти праздник.

Вернёмся в Табагу. План зависел от работяг-осужденных. Этот план, вернее способы его выполнения, под название «туфта», хорошо описал Солженицын в своём легендарном «Архипелаге ГУЛАГ». Простое объяснение этого слова в данном случае приписки. Сегодня разросшись, когда приписки стали источником неправедных доходов, и хорошо оплачиваются, это называется коррупция.  Не вдаваясь в подробности, я лишь приведу пословицу, точно определяющую суть  успехов советской экономики: «Россия держится на блате, туфте и мате». Комментарии излишни.

Осужденные, лишённые свободы, были лишены и человеческого достоинства. Такое лишение оправдывалось тем, что люди на свободе имели немногим больше, чем те, кто отбывал сроки за преступления. Один эпизод. Наш цех производил окна и двери. По нормам мы должны были отправлять продукцию заказчикам, предварительно проолифив. Натуральная олифа состоит, в основном, из растительного масла. Плюс минеральные добавки.  Процесс прост. Огромная ванна, в которой залита олифа, в неё  окунают дверные или оконные блоки. Затем вынимают и дают время для того, чтобы олифа стекла с изделия.

Бочки с олифой, привозят со склада, что вне зоны, и мгновенно выливают в ванну. Масло ведь кулинарный продукт. В ванне олифа разведена растворителем, иногда соляркой. Из ванны брать олифу, которая не есть масло, уже опасно. Но брали и из ванны. А вот успеть подставить баночку под струю из бочки, это брат ты мой пир для зека. В такие дни в цеху праздник. Да и не только в цеху. Вся производственная зона переживает разговенье. Стоит запах жаренных на масле хлебцев. Их, почему-то, звали рандолики. «Рандолики» — маленькие варенички, которые хозяйки готовили в престольный праздник села и запекали их в сливках. Так что престольный праздник бывал и в зоне. Очевидно, кто-то с иронией дал такое название этим чёрным хлебцам, зажаренным в смеси масла и растворителя и солярки.

Так вот о плане. Для зека план вторичен, сперва нужно выжить. План преступление, почти «западло», план насилие, выполнять его значит служить «ментам». Сопротивление открытое и скрытое – вот ответ на презрение к человеку. При этом сами зеки вызывали сочувствие и у солдат охраны, и у вольных работяг. Нередко, рискуя своим пропуском, в рабочую зону, а значит,  рискуя потерять работу, приносили в зону и чай, и продукты питания и спиртное. Бывало и я, доставлял в зону такие пайки. Ребята не злоупотребляли добротой, и, понимая запрет, я, тем не менее, не мог отказать. Уж очень жесток режим советского воспитания.

Их начальники, руководство колонии, начальники отрядов, кумовья разные, также хотели и есть и жить. Они  показывали руководству комбината, что их успех, карьера, благополучие всё зависит от того, насколько руководители колонии будут включены в процесс извлечения прибыли от производственной деятельности комбината. А материал был очень востребован. Окна, двери, половая доска, брус, одним словом весь набор для возведения дома производился на комбинате. Тянули скрытно. Тянули открыто. Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё.

Военным ведь тоже хотелось жить. И так прищучивая друг друга, верно служили отечеству, воюя друг с другом. Забегая вперёд, скажу, что попытки набрать достаточно рабочих из вольнонаёмных никогда не увенчались успехом. Немало было порчи оборудования, были пожары, большие и маленькие. Наконец,  однажды, цех наш, где производили всю столярку, весь погонаж, загорелся так, что потушить не смогли, и он выгорел практически полностью, разрушилось даже здание цеха. Директор собрал нас, верных и стойких патриотов родины и, вручив бензопилу, приказал: разрушить все семь рубежей защитных сооружений зоны, убрать все системы, оставить только основной забор комбината. Так видимо достало его такое производство воспитания и перевоспитывания, что он посягнул на святое.

Делать дело с рабочим людом, отбывающим сроки лет по десять, пятнадцать было непросто. Помню однажды, под конец года, план не тянем. Нужно ещё несколько сот дверей собрать. На мою смену вышло собрать пару сотен дверей, как догнать? Ребята, сделаем? Сделаем, говорят ребята, но с тебя бутылка. Лады. Начинай. Ребята, если им надо, они могут всё. Подтянули друзей своих, включили настоящую мужскую скорость, без перекуров, без болтовни, закипела работа. Штабеля дверных коробок, полотен и вот уже собранных дверей растут. Я понял, что они своё обещание сдержат. Нужно что-то предпринимать и мне. Три рубежа охраны, личный досмотр при входе, и вполне вероятный конфуз, минимум изгнание с производства, а по максимуму могли и худшие последствия ожидать. Однако  выбора нет, договор дороже денег, пришлось нести им бутылку водки. А на воле тот ещё мир. Разговоры ни о чём, пьянки, разборки. Рыбалки — это те же пьянки, независимо от улова. Отношения наши с женой трещат. Вспоминаю забытое и незабываемое, и горько, и стыдно, и больно. Безнадёжно. Беспросветно.

 «И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?

А годы проходят — все лучшие годы»!

И только лучик света пробивался в минуты самого горько отчаяния, лучик скорее даже не света, лучик страха, лучик ужаса. В памяти моей оставшийся образ жизни родителей, вера их, Бог их, любящий их, благословляющий их, и мой Бог, страшный, судящий, которого я не знаю. Но, Которому, я должен буду дать отчёт.

Опубликовано на основании материалов сайта Сергея Балабанова: www.sbalabanov.ru

См. также:
Вхождение в дом Отца. Часть 3 (Сипко Ю.К.)
Вхождение в дом Отца. Часть 2 (Сипко Ю.К.)